Футуристическое движение во Владивостоке немыслимо без имени Сергея Михайловича Третьякова. Когда он приехал в наш город? В справочниках сообщается, что в 1919, а по другим свидетельствам известно, что «революцию он встретил уже на берегах Тихого океана». Значит ли это, что уже в 1917 году? В советской энциклопедии сказано, что он был «участником гражданской войны 1918—1920 годов». Что это значит? Сражался? История литературной жизни во Владивостоке революционного времени изучена плохо, а дальневосточная ветвь русского футуризма не вовлечена в научный оборот. Архив его погиб…

Сергей Третьяков родился 8 июня 1892 года в Курляндии, в городе Кулдига (ныне Латвия), в семье учителя Михаила Константиновича Третьякова. Детство провел в Латвии, учился в Риге. Мать его происходила из немецко-голландской семьи, Эльфрида Эммануиловна Меллер, в православии Елизавета. В 1913 году юноша приезжает в Москву, поступает на юридический факультет Московского университета. Знакомится с Маяковским, участвует в футуристическом движении поэтов, публикуется (сначала в журнале «Мезонин поэзии») и одно время общается с Вадимом Шершеневичем, идеологом имажинизма. Шершеневич оставил такой портрет Третьякова: «Сережа сух, но очень упорен и привязчив. В своей логике Третьяков страшнее Брика. А Брик, как известно, —  это учебник логики, поставленный на ноги. Третьяков как-то безоговорочно примкнул к футуризму и никогда ему не изменял, отстаивая его всюду и всегда. Помимо футуризма он любил играть в преферанс и пинг-понг. Третьяков один из первых ввел в поэтический обиход Москвы шуточные стихи. Стихи «к случаю». Отсюда — шаг до теории «очеркизма». Третьяков шагал в литературе неуклюже, как медведь, не смущаясь некоторым провинциализмом. Всегда был очень уверен в себе и резко критиковал других, «невзирая на лица». Не боялся дойти в своей прямолинейности до абсурда и, ткнувшись лбом в стену, не боялся повернуть обратно». В 1915 (или 1916) году Сергей Третьяков заканчивает университет. Похоже, что Владивосток был для него спасением от германского фронта, но так ли это, мы не знаем. Если он действительно спасался от мобилизации, то уж точно должен был бы появиться у берегов Тихого океана раньше 1919 года, возможно, в канун октябрьского переворота…

     Николай Асеев вспоминает в эссе «Путь в поэзию»: «По солдатской литере проехал я всю Сибирь и докатил до самого океана. И тут, на Дальнем Востоке, куда я добрался к осени 1917 года, уже начинается писание стихов… Приехав во Владивосток, я пошел в Совет рабочих и солдатских депутатов, где получил назначение помощника заведующего биржей труда. Что это за заведение — вспоминать стыдно: не знающий ни местных условий, ни вновь нарождающихся законов, я путался и кружил в топах солдатских жен, матерей, сестер, в среде шахтеров, матросов, грузчиков порта. Но как-то все же справлялся, хотя не знаю до сих пор, что это была за деятельность. Выручила меня поездка на угольные копи. Там я раскрыл попытку владельца копей прекратить выработку, создав искусственный взрыв в шахте. Вернулся во Владивосток уже уверенным в себе человеком. Начал работать в местной газете, вначале литсотрудником, а в дальнейшем, при интервентах, даже редактором «для отсидки» — была такая должность. Но взамен я получил право печатать стихи Маяковского, Каменского, Незнамова. Когда приехал во Владивосток Сергей Третьяков, нами был организован маленький театрик — подвал, где мы собирали местную молодежь, репетировали пьесы, устраивали конкурсы стихов. Но вскоре эти затеи приостановились. Началась интервенция… Мы с женой переселились из города на 26-ю версту, жили, не прописавшись, а затем получили возможность выехать из белогвардейских тисков в Читу…» Значит, Третьяков приехал вслед за Асеевым… В апреле 1920 года во Владивостоке появляется поручик разбитой колчаковской армии Арсений Митропольский, взявший поэтический псевдоним Арсений Несмелов. В мемориале «О себе и о Владивостоке» он пишет: «… Во Владивостоке существовал литературно-художественный кружок и при нем «Балаганчик» — веселый кабачок, где читались стихи, доклады и прочее. Душой его был С. Третьяков. Соблазн был велик. Мне хотелось познакомиться с обоими поэтами (т.е. и с Асеевым). Особенно я полюбил Третьякова. Мою «Владиво-Ниппо» мне простили, может быть, потому, что эта газетенка не была злой и вреда, собственно, никому не делала». 

  

Алексей Крученых, историограф футуризма, в статье «В Ногу с эпохой (Футуристы и Октябрь)» сообщает: «На Дальнем Востоке, куда события занесли Асеева, Бурлюка, Чужака и других, будетляне, будущие лефовцы, стояли на той же платформе, с той же активностью и энергией… С. Третьяков работает, по предложению большевика Никифорова, товарищем министра просвещения в коалиционном правительстве ДВР, сотрудничает в редактируемой Чужаком газете «Красное знамя», в газете Дальбюро большевиков «Дальневосточный путь» и др. Пишет походные песни (на мотив «Гусар-усачей») — «Буржуйское сердце в тревоге/ Забилось, как старый фазан,/ Когда по притихшей дороге/ Зашагали полки партизан». Дальневосточные будетляне издавали также журнал «Творчество», занимавший в октябрьской литературе футуристов равноправное место рядом с «Искусством Коммуны». Д. Бурлюк — «уличный художник и поэт», встретивши Октябрь в Москве, проделал затем длинный путь до Владивостока и там круглые сутки держал открытыми двери своей квартиры. К нему собирались рабочие доков смотреть цветистые полотна, разговаривать о них и слушать революционные стихи». Давид Бурлюк поселяется во Владивостоке осенью 1919 года, когда уже действует «Балаганчик» — детище Третьякова и Асеева.

     Кем все-таки был Сергей Третьяков: «товарищем министра просвещения в коалиционном правительстве ДВР» или «товарищем министра внутренних дел», как пишет Арсений Несмелов? Оставим этот вопрос для исследователей.

В 1919 году Сергей Третьяков издает во Владивостоке свою первую книгу стихов «Железная пауза», знакомится с Гомолицкой Ольгой Викторовной, женится, у него рождается дочь Татьяна. Очень любопытно было бы знать, на какой улице и в каком доме жила молодая семья. Именно у них на квартире часто собирались владивостокские футуристы: Давид Бурлюк, Николай Асеев, Виктор Пальмов, Михаил Аветов, Ольга Петровская, Венедикт Март… Спустя годы Татьяна Гомолицкая-Третьякова напишет воспоминания об отце. Всего несколькими штрихами отмечены эти годы, хотя по-детски праздничными. Если верить ее словам, то именно в 1919 году отец появляется во Владивостоке.   Однако много событий приходится на один год: и приезд, и издание книги, и женитьба, и рождение дочери… Совместно с Асеевым и его женой Оксаной они ставят в «Балаганчике» пьесу Леонида Андреева «Похищение Сабинянок» — того самого, которого футуристы еще недавно сбрасывали с парохода современности в своем манифесте. Инсценировали Николая Гумилева, Александра Блока, Эдмона Ростана, а также драматические миниатюры Сергея Алымова…

     Газета «Далекая окраина» оценивала поэтический кафешантан «Балаганчик» как «единственный по значительности вкуса в нашем крае». Третьяков был музыкально одаренным, когда-то заслужил похвалу Скрябина за игру на фортепьяно. Этот сценический опыт пригодился ему позже, когда он стал сочинять свои знаменитые пьесы или переделывать пьесы Островского и ставить их в театре В.Э. Мейерхольда и в Первом рабочем театре Пролеткульта. Это «Непорочное зачатие» (по «Гаврилиаде» Пушкина) (1923), «Ты слышишь, Москва?!» (1923), «Противогазы» (1924), «Рычи, Китай!» (1926) и др. 4 апреля 1920 года японские интервенты начали вооруженное выступление под предлогом борьбы с корейскими повстанцами. Началась охота за большевиками. Третьяков вместе с женой в трюме парохода бежит в Китай, Тяньцзин, затем в Пекин. Ребенка переправили спустя месяц. Три месяца в Китае, безденежье, жена его работает в галантерейном магазине, он возится с ребенком; затем через Харбин они уезжают весной 1921 года в Читу, столицу ДВР. Там уже обретаются Николай Чужак, Николай Асеев, Ольга Петровская, Виктор Силков, Сергей Алымов, Виктор Пальмов, Михаил Аветов, Петр Незнамов, Иван Сверкунов… Они выпускают седьмой номер журнала «Творчество», издают книги.

В Чите у Третьякова выходит два сборника стихов — «Ясныш» и «Путевка» (1922). Он директор государственного книжного издательства. После краткосрочной поездки в Москву, где он вновь повстречался с Маяковским и познакомился с Луначарским, организует Дальневосточное телеграфное агентство «ДАЛЬТА» по опыту «ОКОН РОСТА». Третьяков пишет стихи-агитки, Пальмов рисует плакаты. Дальневосточный период в жизни Третьякова заканчивается также в 1922 году…

 

   

 

Валерий Брюсов в статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии», делая обзор развития литературы за пять лет — с 1917 по 1922 год, присоединяет Сергея Третьякова к когорте ведущих футуристов эпохи: Хлебникова, Маяковского, Асеева, Пастернака. «Четвертый поэт, который должен быть назван в центре футуризма, это — Сергей Третьяков. Он прикасался к движению заумников и еще не преодолел крайностей этого направления. Его стихи в меньшей степени — осуществления, чем у трех, названных раньше, и еще во многом — лишь обещания. Все же Третьяков уже дает законченные образцы того, чего может достичь футуризм на своих путях и тоже, по-видимому, вне непосредственного влияния его главарей (сборник «Ясныш», Чита,      1922 г.).

Народный, порою почти мужицкий говор над стихией слова. Лучшие его произведения подсказаны революцией и бытом новой России, РСФСР и ДВР. Такова, например, прекрасная диалогическая поэма «Рыд материнский».

Библиографический список его книг, изданных на родине после реабилитации, весьма скуден. Не сравнить с зарубежным. В 1993 году вышла антология «Русская поэзии 1890—1917», в Москве (изд-во «Наука»). Еще несколько произведений вошли в «Антологию поэзии Дальнего Востока», Хабаровск, 1967 год. В Иркутске вышел сборник его прозы и драматургии: «Рычи, Китай!», 1966 год. Это понятно, отношения с Китаем были тогда наихудшими, на грани войны. Там же, в Иркутске, в 1970 году выходит книга Л. Азьмуко «Зарубежный очерк С.М. Третьякова». В 1991 году издан однотомник его прозы «Страна-перекресток», куда входят «Люди одного костра», «Бука русской литературы» и др. И все! Тем временем его книги распространяются по всему свету. Переводятся на английский, немецкий, испанский, польский, эстонский, японский, китайский языки… Его имя стоит в одном ряду с другими русскими авангардистами — Маяковским, Филоновым, Родченко, Малевичем, Татлиным, Эйзенш-тейном. Его пьесы ставили везде — в Аргентине и даже в концентрационном лагере в Польше.

Поэт и драматург Бертольт Брехт называет его «Мой учитель Третьяков…». Это из стихотворения «Непогрешим ли народ?». Далее шли строки: «…огромный, приветливый, расстрелян по приговору суда народа как шпион. Его имя проклято. Его книги уничтожены. Разговоры о нем считаются подозрительными, их обрывают. А что, если он не виновен?» Если хотите узнать больше о Сергее Третьякове, поезжайте хотя бы в ФРГ, там вышло собрание его сочинений еще в семидесятых годах. Без влияния теории Третьякова не было бы, наверное, современного театра Бертольта Брехта. Он был одним из первых переводчиков драматургических и поэтических произведений немецкого поэта.

        На  седьмом кинофестивале «Меридианы Тихого» во Владивостоке был показан фильм «Соль Сванетии» (1929), первая работа Михаила Калатозов.

 

     Текст Александра Белых, материал опубликован в 42 номере бортового журнала «Владивосток Авиа», 2009 год.