...В первом томе собрания сочинении А.Я. Максимова, вышедшем в конце прошлого века, дан портрет: широкая окладистая борода, взгляд открытый, ясный и как бы устремленный вдаль... Бывалый моряк, иначе не скажешь Так оно и есть: это капитан второго ранга, писатель-маринист Александр Яковлевич Максимов До недавнего времени мы о нем мало знали — мелькали лишь отдельные упоминания его имени в исторических очерках о Приморье. А между тем в личности этого человека, в его творчестве отразилось время, и он заслуживает более заинтересованного отношения к себе.
В семидесятых-девяностых годах прошлого века в популярных журналах «Нива», «Всемирная иллюстрация», «Всемирный путешественник», некоторых других частенько появлялись очерки и рассказы на темы дальневосточной жизни Максимова. Читатель тех лет хорошо знал книги знаменитого русского писателя-этнографа Сергея Васильевича Максимова, кстати совершившего в середине века путешествие на Дальний Восток. Книга его путевых заметок так и называлась — «На Востоке. Поездка на Амур» (1864). А тут появился другой Максимов, Александр Яковлевич, и тоже путешественник. И читатель, пусть не без некоторых недоразумений, стал отличать Максимова второго от первого, увидел его своеобразие. Правда, некоторые публикации в газетах «Санкт Петербургские ведомости», «Новое время» появлялись под псевдонимом Горемыкин А потом вышли в свет книги А.Я. Максимова «Вокруг света. Плавание корвета «Аскольд», «На далеком Востоке»...
В 1894 — 1902 годах в Петербурге вышло собрание сочинений А.Я. Максимова, изданное вдовой писателя. И тем не менее имя писателя на долгие годы оказалось забыто. Так кто же такой Максимов-Горемыкин? Почему это имя вспомнили первыми мы, дальневосточники?
Александр Яковлевич Максимов родился 3 сентября 1851 года (по старому стилю) в Царском Селе. Первоначальное образование получил в пятой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем воспитывался в Морском кадетском корпусе, который окончил в 1872 году. Имя его как лучшего по успехам было занесено на мраморную доску. Сразу же после прихода на флот совершил кругосветное плавание на корвете «Аскольд». Литературную деятельность начал в журнале «Всемирный путешественник», опубликовавшем его очерки из плавания. Затем, в 1875 году, эти очерки были изданы отдельной книгой под названием «Вокруг света...». В 1874 году перевелся в Сибирскую флотилию, где прослужил пять лет, с 1874 по 1879 год. Затем перевелся на Балтику...
Во время своего первого пятилетнего пребывания на Дальнем Востоке Максимов многое увидел своими глазами, о многом услышал от моряков, охотников, исследователей. На этом, густо настоянном на местном колорите, материале написал несколько рассказов из жизни далекой окраины, появившихся в журналах «Кругозор», «Нива» и других. Что было тогда напечатано? Рассказы «Скиталец», «Поп Симеон», «Тюлений остров», «Китобои» и другие. Колоритные, яркие рассказы — о них мы скажем несколько позже. В 1883 году, собранные в одну книгу под названием «На далеком Востоке», они вышли в Петербурге отдельным изданием и позднее неоднократно переиздавались.
На Балтике Максимов прослужил пятнадцать лет. Вроде бы неплохо шел по служебной лестнице, одно время был адъютантом штаба Кронштадтского порта. В это время его знают уже как известного литератора, о чем говорит, например, примечание к небольшому историческому очерку «Французский флот и современное его состояние», выпущенному отдельной брошюрой в Кронштадте в 1891 году, в связи с визитом французской эскадры. Брошюра была написана в соавторстве с Е. Шкаевым. В примечании подчеркивалась роль Максимова: «Обзор современного состояния французского флота составлен А.Я. Максимовым, с литературными трудами которого, вероятно, многие знакомы по прекрасным статьям о нашем восточном Поморье, напечатанным в разных периодических изданиях. А.Я. Максимов дает достаточно обстоятельное описание современного флота Франции, в котором, несомненно, мы должны видеть нашего верного союзника, раз только материк Европы будет охвачен бурным пламенем войны» (Шкаев Е., Максимов А. Французский флот и современное его состояние Исторический очерк. Кронштадт, 1891, с. 1).
В 1894 году Максимов вновь прибыл во Владивосток, где и служил до своей неожиданной кончины. Причина этого переезда не очень ясна, тем более что за свою службу на Балтике писатель был награжден орденами, в том числе и иностранных держав. Думается, пишущий офицер, да еще публицист и беллетрист, не пришелся начальству ко двору... Но и Дальний Восток был уже для Максимова не чужим... «Во время своей двукратной службы в Сибирской флотилии (в первый раз с 1874 по 1879 год, во второй раз с 1894-го по день кончины), — писал журнал «Исторический вестник» (1896, № 11), он тщательно изучал Дальний Восток в стратегическом, экономическом, промышленном и этнографическом отношениях. Продолжительность пребывания на Дальнем Востоке позволила... произвести ряд наблюдений над жизнью и особенностями этой далекой окраины. Будучи крайне нервным и впечатлительным, А.Я. не мог оставаться безучастным в последнее время к нашей политике по отношению к Китаю и Японии и неоднократно в своих корреспонденциях давал обстоятельные очерки политического положения дел в Китае, Японии и в европейских колониях на Дальнем Востоке». В этот период Максимов публикует не только рассказы и очерки, но и публицистические работы, в частности брошюру «Наши задачи на Тихом океане» (СПб., 1894; 4-е изд.: 1901). Писатель вступил в возраст творческой активности, ему пошел сорок пятый год. И вдруг — внезапная смерть. Газета «Владивосток» 27 августа 1896 года сообщила, что «22 августа от острого малокровия неожиданно скончался бывший помощник по строевой части командира Владивостокского порта капитан 2-го ранга А.Я. Максимов». Завершалась эта небольшая заметка-некролог словами: «Наша окраина должна не забыть помянуть его добрым (словом), особенно за публицистические статьи в «СПб. Ведомостях», в которых он горячо ратовал против странного, если не сказать больше, проекта оставления Владивостока и перенесения военно-морского порта в залив Св. Ольги. Время показало всю правоту взглядов покойного на упомянутый проект».
В газете «Владивосток» 29 августа 1896 года был опубликован приказ командира Владивостокского порта за № 486, по которому «заведование делами строевой части управления портом» временно возлагалось на мичмана Задонского. Была назначена комиссия для ревизии дел строевой части под председательством капитана 1-го ранга Бойля. Комиссии было поручено «дела управления, временно взятые покойным капитаном 2-го ранга Максимовым для занятий во время болезни у себя на квартире, получить от его семейства и по общей проверке всех дел передать их по описи в ведение младшего помощника командира порта мичмана Задонского...» По некоторым данным, в семье Максимова к тому времени были сын и три дочери, а из текста приказа следует, что семейство Максимова проживало во Владивостоке, что последнее время он болел и, будучи нездоровым, продолжал работать над служебными делами дома. В некрологе отмечалось, что Максимов в «свободное время занимался литературной работой, преимущественно в области беллетристики и публицистики». Особенно хорошо он известен, по словам газеты «Владивосток», читателям «Нивы», которая постоянно упоминала его фамилию в числе «своих постоянных сотрудников». И конечно же, «Нива» откликнулась на уход Максимова из жизни некрологом. Отклики на эту печальную весть появились и в некоторых других популярных изданиях тех лет: газетах «СПб. ведомости» (1896, № 232), «Новости» (25.08.96), «Новое время» (24.08.96), «Исторический вестник» (№ 11), «Всемирная иллюстрация»...
Завесу над трагедией в какой-то мере приоткрывают воспоминания известного русского капитана Д.А. Лухманова (1867— 1946). В своей документальной повести «Штурман дальнего плавания», рассказывая о встрече с Максимовым, Лухманов утверждает, что «довольно известный в то время писатель» Максимов был сплавлен во Владивосток как человек более свободомыслящий, чем это полагалось по штату флотскому офицеру. Он был назначен вторым помощником командира порта «Командиром и ближайшим начальником его был тогда черносотенец контр-адмирал Энегельм», — пишет Лухманов. «Мой спутник, — продолжает он, — хорошо знал, что его ожидает во Владивостоке, но ни он, ни я не предполагали, что его затравят до смерти (через год Максимов покончил жизнь самоубийством)». Так, по версии Лухманова, пресеклась судьба Максимова — драматично и даже трагично.
Максимов был первым писателем, который столь длительное время жил во Владивостоке и по произведениям которого читающая публика тех лет (а «Ниву» читали многие!) составляла представление о Дальнем Востоке. Край он знал не понаслышке и запечатлел некоторые события тех лет, например гибель «Крейсерка», плавания в Охотском море, рассказал о серьезных трудностях освоения новых земель, познакомил читателя с природой, полной своеобразия. Чего-чего, а экзотики в книгах его не занимать! Но самое ценное в его десятитомном собрании сочинений — это страницы путевого дневника «Вокруг света», затем рассказы и очерки из жизни дальневосточников, отдельно можно выделить документальные истории о морских происшествиях. Это, пожалуй, главное.
Итак, книга «Вокруг света. Плавание корвета «Аскольд». Она вышла в Петербурге в 1875 году. Надо сказать, что ко времени появления ее в русской очерковой литературе образовался целый пласт «книг-путешествий». Литература шла вслед за жизнью.
Книга «Вокруг света» носит характер путевых заметок. Личность самого автора как бы отодвинута на дальний план, а то и вовсе оказывается «за бортом» повествования, в чем проявилась явная неопытность начинающего литератора. Но для читателя небезынтересны подробности, завладевшие вниманием рассказчика. Скажем, история «Аскольда». Корвет — одно из лучших деревянных судов Балтийского флота. Построен на Охтинской верфи в 1863 году, ходил два раза за границу (в 1865 году — вокруг света, а в 1868-м — в Средиземное море). В 1871 году был назначен в заграничное плавание в третий раз Поставлен в док, капитально отремонтирован. Затем, в начале 1872 года, «окончились скучные работы в доке и началась новая, более деятельная для морского офицера работа по вооружению судна: пошла постановка мачт, подъем рей, тяга стоячного такелажа и тому подобные чисто морские работы». На случай военных действий корвет имел двенадцать орудий, две мины.
На Тихом океане «Аскольд» должен был сменить корвет «Боярин» и поступить в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири для разных посылок, «а также для показания русского флага в различных портах Тихого океана». Другая цель, по словам Максимова, заключалась в практическом обучении морскому делу молодых офицеров и матросов. Заметим, что автору, только что окончившему Морской кадетский корпус, шел двадцать первый год! Юноша! В команде — триста пять матросов, «молодцеватых на отбор — треть старых, другая треть — рекрута, народ всё молодой, неученый, не могущий даже отличить грот от фок-мачты». 2 августа 1872 года флаг, гюйс и вымпел подняты. Торжественно звучит напутственное слово командира: «Будьте молодцами, не ударьте за границей лицом в грязь! Заставим всех сказать: ай да русский матрос, мое почтение!» Вот так начинается кругосветное плавание А перед этим, 1 августа, издан приказ о морском усиленном жалованье. «А матросам еще, кроме того, идет ежедневно по чарке водки, по желанной чарке, которую они с нетерпением ждут целую зиму».
И вот уже корабль в море. Максимов, находясь рядом с матросами, размышляет об особенностях русского моряка, вчерашнего крестьянина, «какого-нибудь Сеньки-пастуха, Прошки-свинопаса, Макарки-рыбака». Какая тут может быть особенная любовь к морю, «откровенно сказать, любви в них к морю не видать никакой... Чтоб матрос полюбил море, нужно с малолетства приучать его к нему, как приучаются в Англии и Франции...» По мысли автора, матросы сами просятся в заграничные плавания, но не из-за преданности морю. Один просится, чтобы по возвращении съездить в свою деревню, другой — чтобы скопить на черный день лишнюю копейку, третий — чтобы заглушить в сердце своем какую-нибудь несчастную любовь и т. д. И все же из вчерашних крестьян, мысли которых «направлены не к морю, а скорее к полю», получаются настоящие моряки. «Правду сказать, из русского мужика можно образовать хорошего матроса, смелого, неустрашимого, ловкого...» А.Я. Максимов размышлял на ту же тему, что и К.М Станюкович в своих записках «Из кругосветного плавания» (1867). «Ждут все берега... берега! — писал Станюкович, побывавший во Владивостоке в 1861 году. — Не сердись и за эту откровенность, читатель, истый моряк. Если ты рассердишься и скажешь, как некоторые и говорили (даже печатно), что твой кров, твоя мать, твои родные, все для тебя — море, то ты солжешь...» Если Станюкович сравнивает песню русского с песней негра, причем пишет об этом с болью, то Максимов как бы детализирует это уподобление в одном из эпизодов. Запоминается рассказ матроса Хренова, как его отдали в солдаты, а потом в матросы. «И терпит все бравый матрос — и бурю терпит, и ветер, и дождь терпит... И работает он трудную работу, крепит, качаясь над океаном, парус в свежую погоду, недосыпает ночей, вечно находится в опасности... И сносит все это он, и только вымещает накипевшую досаду на водке, да разве вырвется иногда такая надрывающая нотка, что насквозь проберет иного любителя русских песен». Все понимает и сочувственно пишет об этом Максимов, но в глубь характера русского матроса все-таки не идет... А деталей плавания много интересных. Разговоры матросов, их развлечения... Сюда, на палубу, перенесена не только «русская заунывная песня», но и весь деревенский мир: «Вахтенные разбиваются на кучи и, чтобы не уснуть, заставляют друг друга рассказывать сказки, в которых главную роль играют черти, лесовики, смерть, мертвецы, солдаты, матрос и его начальство». Размышления о «превратностях жизни моряка» носят у Максимова несколько общий характер, но все же сами факты, детали морского быта дополняли страницы о жизни русского человека на море, когда он «вечно находится в опасности».
Литература тех лет, в лице таких писателей, как К.М. Станюкович, И.А. Гончаров, сравнивая свое и чужое, не создавала иллюзий, что в мире западной демократии «нет проблем». Острая критика колонизаторской политики Англии и США содержалась в записках многих русских мореходов. «Господа, отечество которых, по выражению одного из них, — доллар» (Станюкович), вызывают чувство неприятия и у Максимова. Он видит контрасты реальной жизни и там, на Западе. Вот он в Англии, в Лондоне. Любуется тоннелями, восхищается делом рук человеческих. Восхищает его и Гайд-парк: «нет места живописнее и оживленнее этого чудесного парка». Зоологический сад, Британская библиотека... Но не ускользает от его глаза и обитель нищеты: «Одним взглядом легко заметить, что между различными лондонскими кварталами существует настоящее разделение общественного труда. Нигде в мире не заботятся столько о жизни богатых людей, как в Лондоне, а потому все улучшения делались и делаются до сих пор только в той части города, в которой живут лондонские аристократы». И ведь это пишет не политик, а русский морской офицер, да еще в послереформенные годы в России. Ныне о том, на каких дрожжах взросла западная цивилизация, не принято напоминать: либералы негодуют, оберегая свои утопии. Описав «темный улей рабочего сословия», то есть один из кварталов, в котором живут бедняки, проведя читателей по узкой, кривой и едва мощеной улице, Максимов констатирует еще раз: «В Англии заботятся о богатом сословии более, нежели о бедном, которое предоставлено исключительно самому себе... И это называется просвещением и человеколюбием?!» — с иронией замечает он. «Ах, какое мелкое обличительство!» — вероятно, не без ехидства проронит «либерал-идеалист». Но пусть он припомнит, как о трущобах английских городов писал Диккенс...
Экзотика островов Зеленого Мыса, Аргентины, Парагвая, Уругвая, Чили и Перу, Нагасаки и Шанхая, в портах которых побывал «Аскольд», соседствует со многими историческими сведениями. Очень сочувственно говорится о судьбе индейцев Южной Америки... Побывав в Шанхае, автор обращает внимание на вызывающее поведение английских и американских колонизаторов. «Англичане, а в особенности американцы, считают себя полноправными господами чуть ли не всей Небесной империи со всем ее народонаселением, а потому обращаются с китайцами с необыкновенным презрением, наглостью и высокомерием, за что те отвечают им сильною ненавистью...» В противоречивой — и в прошлом и в настоящем — жизни самого Китая Максимов видит много изощренно жестокого, унижающего человеческое достоинство. Побывав в Маниле, в Сингапуре, автор не раз видел тягостные результаты опиекурения, широко захватывающего в свои сети людей. Циничная торговля опиумом вызывает его резкое осуждение: «Стоит только заглянуть в одну из особо устроенных лавочек в китайском квартале, где занимаются курением опиума, чтобы произнести решительный приговор над гнусною торговлею медленным ядом». Нелишне вспомнить, что когда китайское правительство запретило торговлю опиумом, то Великобритания разорвала с Китаем дипломатические отношения, начала военные действия и в конце концов навязала китайцам оскорбительный и крайне невыгодный для них торговый трактат, дававший англичанам монопольное право торговли опиумом в Китае. Об этом «опиумном» шантаже западноевропейских цивилизаторов писали В.А. Римский-Корсаков, И.А. Гончаров, К.М Станюкович, А.П. Плещеев и многие другие.
Вот и Максимов нарек опиумную торговлю «медленным ядом».
Нас, дальневосточников, особо интересуют страницы книги, посвященные пребыванию «Аскольда» на Тихом океане. 7 мая 1874 года корвет оставил Манилу и направился в японский порт Нагасаки. «20 мая, — пишет Максимов, — мы были уже в Нагасаки; оставим описание новых нагасакских впечатлений до следующего посещения корветом этого японского порта, когда удастся еще короче с ним познакомиться, а теперь прямо перейдем к нашему вновь выросшему порту Владивосток, куда корвет «Аскольд» прибыл 21 июня, выйдя из Нагасаки 15-го числа».
Заключительная глава книги посвящена описанию Владивостока. На чем остановил автор свое внимание? «Общее, первое впечатление Владивосток произвел очень хорошее, — пишет он. — Расположенный на северном берегу бухты Золотой Рог, глубоко вдавшийся в материк и окруженный зеленеющими живописными холмами, он имел в себе много привлекательного, много картинности; деревянные домишки, разбросанные в одном направлении, на протяжении около пяти верст, заметно делились на три как бы отдельных квартала: собственно город, офицерскую слободку, в которой построились наши офицеры, и матросскую слободку, заселенную женатыми матросами... Маленькие домишки ползут все выше и выше, располагаются по склонам живописных холмов, которые идут от берега сперва отлого, но потом резко возвышаются до значительной высоты...»
Владивосток видится Максимову русским опорным пунктом на Тихом океане. Размышляя о большой будущности города, писатель связывает ее с развитием Южно-Уссурийского края: «Материальное благосостояние Владивостока прямо зависит от материального благосостояния всего края; сам по себе он ничего не значит». Что необходимо для этого? Умение по-хозяйски распорядиться каждой пядью земли: «Край этот от природы так богато наделен, что ему недостает только рук... Русские торговые общества, которые желают и пожелали бы заняться разработкой богатства этого края и торговлей, заслуживают всякого поощрения от правительства; без этого же поощрения им трудно, почти невозможно, продолжать дела и начать новые в местности малоизвестной, отдаленной и соперничать с иностранцами, имеющими в близком от края соседстве прочно установившиеся торговые предприятия, с выработанными способами и приемами... Это соперничество особенно трудно нам в морской торговле, которая со временем неминуемо должна возникнуть в омывающем наши берега Японском море...» Да, необходимо быть патриотами не на словах, а на деле...
Задача, по Максимову, заключается в том, чтобы наладить пути сообщения, развить торговлю с соседними странами, расширить «поприще предприимчивым людям, идущим из России искать счастье на берегах Японского моря», «избавить край от полного захвата его иностранными купцами и промышленниками», привлекать на эти земли «русских купцов, промышленников и крестьян». В освоении русским народом Приамурья и Приморья Максимов видит «отрадное явление для народной гордости». Этот край, «будучи нашим аванпостом на Великом океане», должен «сделаться крепкою, неотъемлемою частью нашего обширного Отечества». Представим на минуту, что сталось бы не только с краем, но со всей нашей страной, если бы в годы Великой Отечественной войны Дальний Восток был отрезан от океана...
Сетуя, что Владивосток еще очень далек от тех высоких надежд, которые на него возлагали первооткрыватели, Максимов сравнивает положение города в семидесятых и девяностых годах XIX века: «Приложенный рисунок вида Владивостока, — замечает он, — в 1895 году показывает, до чего изменился он за истекшие двадцать лет, а вместе с ним изменились и все условия как жизни, так и природы». С грустью и тревогой писатель замечает, что в былое время, лет пятнадцать тому назад, город был зеленым, сейчас же «растительность так печальна, что невольно пожалеешь о непроходимых дебрях».
Многое вызывает критические замечания Максимова. Вот порт... «Представьте себе ряд дощатых, кое-как сколоченных сараев, именуемых громкими названиями: магазинами, кузницами, механическими заведениями, модельными и т. п.; все это вкупе окружено плохеньким тыном, каким обыкновенно охраняют от неразумных животных»; по-видимому, «богатством порта не дорожат». Сокрушается, что в городе нет «сухих доков и суда приходится отправлять в нагасакский док», эллинги пригодны лишь для починки самых мелких судов.
Заостряет автор внимание на проблемах снабжения города водой, озеленения, строительства жилья, служебных зданий, в частности Морского клуба: «В настоящее время городским жителям положительно негде повеселиться и общественная жизнь их находится в застое. Каждое семейство живет в своей скорлупе, нужно сознаться, иногда весьма неприглядной, потому что Владивосток пока не может похвалиться количеством и качеством квартир». Особенно бедственно положение тех, кто обитает в матросской слободе: дома убогие, в дождливое время на улице — непроходимая грязь, в которой резвятся довольные свиньи; всюду — неопрятность, бедность. «Нужно сознаться, матросская слободка не пользуется хорошей репутацией: пьянство, драки, буйство — постоянные здесь происшествия». Дороги в городе, отмечает автор, находятся в первобытном состоянии: «большая часть их усеяна пнями, торчащими камнями, выбоинами, ухабами и подобными прелестями нашей русской глухой проселочной дороги». Что ж, неплохой материал для сравнений...
Максимов высмеивал энтузиастов, нередко сравнивавших приморский климат чуть ли не с климатом Неаполя. «Никакого сравнения нет», — трезво замечает он. Еще бы: зимой бухта Золотой Рог «спит мертвым сном под ледяным покрывалом», весной город окутывается «непроницаемым туманом; делается сыро всюду в квартирах и неприятно от нескончаемого тумана». И такая погода держится до конца июля. Сентябрь и октябрь можно считать лучшими месяцами в году. «С ноября наступает осень, но осень не петербургская, не сырая, не слезливая, а ясная, приятная, после летнего зноя». Однако «зима во Владивостоке очень непостоянная: то очень холодно, то тепло, то снежно, то бесснежно». Все эти описания можно было бы и не приводить, но странные вещи бывают на свете: и поныне в нашей столице подчас не имеют понятия о здешнем климате, затвердив только, что это город далекий, но нашенский... Приедет иное сиятельное лицо в ясную погоду и вещает: вы, мол, живете здесь как в раю... Хотя бы записки моряков читали, что ли... Но вернемся к Максимову. При всей своей критике он отстаивал мысль: Владивосток надо развивать, строить, он требует рабочих рук... Несомненно, путевые записки А.Я. Максимова пробуждали у читателя живой интерес к Дальнему Востоку, заостряли внимание на сложных проблемах заселения, снабжения, обустройства Южно-Уссурийского края.
Критика тех лет заметила книгу «Вокруг света». В журнале «Всемирная иллюстрация» в 1876 году появилась небольшая заметка, в которой говорилось: «Максимов давно известен как талантливый рассказчик, и его очерки Севера справедливо пользуются известностью. Не менее живо и интересно описывает он свое плавание вокруг света, разнообразя рассказ различными эпизодами из корабельной жизни, возбуждающими иногда невольный смех». Сведущий читатель сразу догадался бы, что рецензент перепутал двух Максимовых: отождествил известного писателя этнографа С.В. Максимова с молодым маринистом А.Я. Максимовым.
Более обстоятельной, но очень раздраженной по тону была рецензия в петербургской газете «Неделя». Рецензент обрушивался на Максимова за то, что тот не следует иностранным образцам и уж больно подробно описывает подготовку к плаванию, правда, тут же отметив: «Подобный прием, конечно имеет и хорошие стороны, потому что знакомит читателя с множеством мелких морских подробностей». Неудовольствие его вызывают и описания матросской жизни: «...в сущности нам дается не народ, а фотография, до того однообразная и до того напоминающая Николая Успенского, что встречаться с этими старыми знакомыми становится скучно». Как будто вчерашний мужик, описанный талантливо Н.И. Успенским, на корабле моментально становился другим! Впрочем, рецензент и тут сделал оговорку: «Правда, в этом передразнивании чувствуется и теплая, любящая струйка, но не будь ее, передразнивание превратилось бы уже просто в пасквиль». Отмечено, что книга имеет «характер путеводителя», описательна и не составит «особенно блестящего приобретения в нашей литературе путешествий», «но, впрочем, она читается с интересом».
Впоследствии во всех статьях, посвященных А.Я. Максимову, о книге «Вокруг света» говорилось как о несомненной удаче автора, сумевшего без особых претензий на художественность рассказать о своем кругосветном плавании. Казалось бы, свой путь в литературу найден, но Максимов замахнулся на большее — он стал писать рассказы, и далеко не безуспешно.
Цикл рассказов и очерков молодого автора, публиковавшихся в периодике семидесятых-восьмидесятых годов XIX века, явился итогом его службы на Дальнем Востоке. В 1883 году в Петербурге вышла книга «На далеком Востоке», вскоре переизданная, значит, она нашла своего читателя. Еще бы: от нее веяло экзотикой дальних мест!
Чем примечательна эта часть творческого наследия писателя? Назовем прежде всего очерки явно этнографического характера — «Среди инородцев (рассказ топографа)», «Орочоны», «На соболей»... Их, по всей видимости, не без интереса читал В.К. Арсеньев. На полях книги А.Я. Максимова, хранящейся в библиотеке Географического общества во Владивостоке, сохранились карандашные пометки, которые явно принадлежат Владимиру Клавдиевичу. Внимание его привлекли отзывы автора о нанайцах (гольдах), в частности слова рассказчика-топографа о том, что он «нравственно отдохнул среди гольдов». Созвучна Арсеньеву была и общая мысль очерка: «Гольды достойны лучшей участи». Отмечая добродушие и честность гольдов, Максимов показывает, как закабаляют их различные авантюристы, пришедшие за добычей с сопредельной стороны. По-настоящему интересны описания окрестностей Владивостока, Сучана, Русского острова.
Многие рассказы основаны на реальных фактах из жизни дальневосточных моряков, топографов, охотников. В.К. Арсеньев в предисловии к книге «В горах Сихотэ-Алиня» в числе своих предшественников называл и топографа Л.Л. Большева, об исследованиях которого впервые рассказал А.Я. Максимов.
Достоин внимания и рассказ «Китобои», в центре которого — хозяин шхуны промышленник Савелий Никитич Зайцев и его четырнадцатилетний сын Ванюша. Отец берет сына в море. «Уж как не хотела мать отпускать милого Ванюшу, да не посмела просить мужа оставить его дома. «Довольно молодца баловать, не прилип он к твоей юбке, — говорил Савелий. — Надо ему и море показать, и с промыслом познакомить». В море шхуна терпит бедствие. Выбиваясь из последних сил, отец пытается спасти Ванюшу, помогает ему старый гарпунщик Яков Ражев. На помощь им приходит орочон «на своей легкой берестяной скорлупке». Но не выдержал Ванюша, захлебнулся. Завершается рассказ глубоко волнующей сценой. Наталья Зайцева, мать, ждет своего Ванюшу, сына... Она слышит шаги. «Бросилась Наталья к дверям и отшатнулась, широко раскрыв свои когда-то светлые, красивые, теперь выплаканные глаза: перед ней стоял Савелий, но не тот темно-русый сильный Савелий, которого полгода тому назад она провожала со слезами на промысел, а Савелий седой, сгорбленный с изможденным, исстрадавшимся лицом». Если в рассказе и встречаются элементы многословия и мелодраматизма, то не они определяют его общее звучание. Почему бы ему не появиться в современном сборнике? Да и мысль автора вполне актуальна: вот так русским людям давались дары Восточного моря-океана...
О сторожевом судне «Крейсерок», погибшем осенью 1889 года у острова Тюлений, уже в наше время писали некоторые историки и писатели, но никто из них не вспомнил, что первым об этой трагедии рассказал А.Я. Максимов. В рассказе «Тюлений остров», опубликованном в «Ниве» (1892, № 1 — 4) Максимов выступает как писатель-маринист, владеющий жанром приключенческой повести. Герои его — русские моряки, противостоящие американским браконьерам, промышляющим в чужих водах. С мужеством оспаривают они свою жизнь у рассвирепевшей стихии, но их силы тают с каждой минутой... К сожалению, выстраивая сюжетную канву, автор вынужден был изменить имена реальных лейтенантов Корсунцева и Налимова. Но это шло от желания создать именно художественное, а не документальное произведение.
Отдельный цикл «сочинений» составляют чисто беллетристические опыты — повести, романы, где Максимов отходит от документальности и дает простор своим художественным вожделениям. Это романы «Роковой поцелуй», «Без руля, без компаса, без ветрил», пьеса «Преступная страсть» и другие. Даже на роман из американской жизни замахнулся писатель; он назывался «В погоню за свободным трудом». Героиня романа Верочка Блондова стремится к полной независимости. Наделенная чертами нигилистки, она провозглашает: «Жизнь в семье роняет человеческое достоинство, убивает свет мысли и желания... Мне душно в семье. Я хочу искать свободного труда». Она подбивает уехать за границу и Надю Порошневу. В «свободной Америке» героини романа становятся свидетелями расправы с рабочими, суда Линча. Явления эти, как известно, отразились и в творчестве анериканского писателя Сэмюэла Ленгхорна Клеменса, вошедшего в литературу под именем Марка Твена. Автор явно не симпатизирует «нигилистам», жертвам вседозволенности. Надя Порошнева обличает законы страны Линча, ее правовое лицемерие: «Я пришла к горькому убеждению, что нет здесь справедливости, равенства и братской любви». Надя возвращается в Россию. Возможно, тема романа была подсказана повестью В.Г. Короленко «Без языка» (1895). Но жанр романа оказался А.Я. Максимову явно не под силу.
О книгах Максимова писали сравнительно часто: одобряли их документализм, экзотику и резковато критиковали за литературные излишества в ряде беллетристических «сочинений». Рецензии появились в газетах «Новое время» (17.XII.1898; 7.IV.1899), «Новь» (1898, № 21), «Северный вестник» (1895, № 1), «Дело» (1883, № 5) и других.
Автор и сам чувствовал, что достоинства его лучших произведений — в новизне материала. «Я желаю, по силе возможности, познакомить читателей с замечательной природой Уссурийского края, а также с нравами, обычаями и характером инородческого населения, с преисполненной возможными опасностями и трудностями жизнью русских промышленников и пионеропроходцев, и, наконец, с малоизвестным бытом и внутренней жизнью каторжных... — писал он. — При этом считаю нелишним предупредить читателей, что сюжеты предлагаемых мною рассказов взяты из случаев, действительно имевших место в недрах края».
Профессиональный моряк, А.Я. Максимов, вслед за Г.И. Невельским, неоднократно заявлял: «Только на Востоке мы обладаем открытой дверью в океан». Только на Востоке! Кажется, сегодня эти слова писателя-патриота звучат еще более актуально, чем звучали сто лет тому назад.
Конечно же, место Максимова — в ряду писателей, морских офицеров, которые сделали так много для освоения Дальнего Востока и оставили потомкам свои книги о дальних плаваниях. Здесь и И.Ф. Крузенштерн, и Г.И. Давыдов, и Ю.Ф. Лисянский, и В.М. Головнин, и К.М. Станюкович, и В.А. Римский-Корсаков... И как тут не вспомнить Ф.М. Достоевского, который, сопоставляя Россию с Западом, писал «Пассивные русские, в то время как там изобретали науку, проявляли не менее изумляющую деятельность: они создавали царство и сознательно создавали его единство. Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов, которые без них низринулись бы и на Европу. Русские колонизировали дальнейшие края своей бесконечной родины, русские отстаивали и укрепляли за собой свои окраины, да так укрепляли, как теперь мы, культурные люди, и не укрепим, а, напротив, пожалуй, еще их расшатаем...»
Мысли их совпадали- скромного морского офицера, первого писателя Приморья Максимова и великого русского писателя Достоевского... Ну, а то, что он был первым приморским писателем-маринистом, было сказано еще в «Кратком историческом очерке г. Владивостока» (1910) Н.П. Матвеева. Вот мы и вспомнили его добром!
|