За стенами обветшалого зимовья снежная буря.
Словно вулкан, курится Ким-гора, тайга у ее подножия гудит и стонет. От сильных порывов ветра стучит незакрепленное стекло в подслеповатом окне. Мигает неяркий огонек плошки. Огромные тени охотников, загнанных в зимовье непогодой, мечутся по темным стенам. Железная печурка яростно гудит, выбрасывая снопы искр из докрасна раскаленной трубы.
Как водится в таких случаях, начинаются охотничьи байки, треп. Правда, наших уссурийских охотников удивить трудно. Даже выслушав самый невероятный случай, к примеру, когда охотник прокатился на тигре, все отвечают одним словом: бава-а-ет!..
Каких только рассказов я не наслушался в ту ночь! И смешных и грустных. Но понравился мне и в душу запал один, Андреев. Вот из темного угла звучит его мягкий, чуть простуженный голос. Я представляю себе большие озерной синевы глаза, теплые и доверчивые. Его сильную фигуру таежника...
— Все это так, охота каждому такое диво припасает, что до конца жизни не забудешь. Будь то первый медведь, первый тигр или первый корень женьшеня.
Андрей на минуту умолк.
Слышно, как под окном скрипит и бьет ветвями старая липа, гудит от ветра кедр, трещат поленья в печи.
— У каждого из нас было что-нибудь незабываемое.
Горячая печурка дохнула искрами и дымом. Андрей прокашлялся и продолжал:
— Парнишкой пошел я однажды искать женьшень.
К тому времени у меня был уже первый медведь и первый кабан. А вот корня в глаза не видел.
Было нас трое. За главного дед Евсей. Таежного склада человек. Молчалив, зряшно словами не сорил, но если скажет что, то оно всегда к месту, и подумать есть над чем. Вторым был Сенька, паренек чуть постарше меня, и я.
Искали мы корень, вставали чуть свет, бродили днями по тайге, а между делом забавлялись чем могли. Вот раз Семен и говорит нам:
— Давайте искать женьшень так, как искали в древности. Уговор такой, кто найдет первым корень, а корень должен быть крупным, о пяти листах, тот в этот день считается паном. Он до восхода солнца, до первого утреннего луча, освобождается от всякой работы. Его дело курить трубку, спать на папоротнике да в небо поглядывать. И еду сварят, и одежду постирают за него другие.
Дед Евсей усмехнулся в бороду, прищурил выцветшие глаза и дал свое согласие:
— Спытаем, во что это обойдется.
Клюнул на Сенькиного живца и я, хоть чувствовал, что мои способности тут в расчет не берут. Спросил:
— А если я найду корень?
Сенька с притворным удивлением вскинул на меня глаза, улыбнулся, похлопал по плечу:
— Бывает, в тайге все бывает. Но сумеешь ли ты отличить женьшень от травы? А? То-то.
Я вспыхнул, но сдержался. Не верили они в меня......Наутро условились о сигналах: три удара по дереву — иди ко мне, два — идем тем же путем, один — ответь, где ты? Частые удары по дереву — бросай все и беги к товарищу. Тайга — она шуток не любит.
Научили они меня и магическому слову — «панцуй». Оно означает что-то вроде счастья, радости. При виде корня его надо кричать как можно громче. По поверью, если своим криком не напугаешь женьшень, он мигом превратится в простую траву или еще хуже — уйдет в другой район.
Осталось дело за небольшим — корень найти. Кому повезет? Разошлись. Вышел я на свой участок, глянул: там ягода краснеет, и там под зеленым листом что-то мелькнуло. И сзади вроде бы пропустил малиновый огонек. Бегаю от одного куста к другому, едва сдерживаюсь, чтобы не крикнуть... Но... крикни я зря это магическое слово, то Сенька, по обычаю корневщиков, имел право дать мне по пяткам двадцать палок. Палки были бы или нет, но посмеяться мой товарищ не упустил бы случая.
До обеда так набегался, что ног под собой не чуял...
Дед постучал по дереву, созвал нас к ключику. Обед. Я предложил поесть всухомятку. Слишком велико было мое желание найти корень. Но дед отказался.
— Нельзя так, Андрей. Сегодня поели кое-как, завтра тоже, а силы где брать? По сопкам ходить — не на печи лежать. Наше от нас не уйдет.
Неспешно приготовили обед, так же не спеша поели, напились чаю, отдохнули. А уж потом, собрав котомки, пошли в сопку.
Растянулись снова цепью. Теперь я шел крайним слева, Евсей в середине, а Сенька почти у вершины сопки. Идем, ищем. Вскоре мне преградили путь густые заросли. Лещину перевили лианы лимонника, дубки смешались с березками. Я хотел их обойти. Но так далеко они растянулись, что решил идти напролом. Несколько раз упал, запутавшись в лианах, порвал штанину о чертово дерево. Взмок. Под конец стал прорубаться ножом, так густо переплелись здесь листы и травы. И вдруг вышел на полянку. Залитая солнцем, травная, она улыбалась мне каждой травинкой, каждым листиком. Я так устал, что сразу сел. Стайка солнечных зайчиков опустилась на меня. Хотелось лежать, ни о чем не думать, смотреть в высокое осеннее небо, слушать таежную тишину. И лежал бы, отдыхал бы, да где-то впереди, приглядываясь к каждому кустику, шли товарищи... Поднял голову и вздрогнул. Передо мной стояла незнакомая травка. Тонкий стебель ее покачивался от легкого ветерка. Посредине был венчик из пятипалых листьев, а на самой вершинке кровянисто сияли ягоды, словно гребень петуха. Он!
— Волшебная трава, чудо-корень, корень-жизни,— шептал я.
Осмотрелся вокруг и еще увидел с десяток таких же травинок. А сам думаю: «Кричать надо. Не то превратятся в простую траву. Кричать»... А голосу нет, да и не хочется. Пусть превращаются во что хотят. Я их увидел и вот любуюсь их невиданной красотой. И нет во мне охотничьей восторженности. Лишь тихая радость охватила меня. Думаю, вот бы встать и уйти. Пусть живут. Только треснула где-то ветка, и вспомнил я о Сеньке и деде.
Забыв весь ритуал переклички, я выскочил на середину поляны и заорал:
— Корень нашел! Сюда! Сюда!
А сам от одного женьшеня к другому хожу, любуюсь. Вскоре послышался треск кустарника, и замелькали межлещинника знакомые фигуры.
Подошли. Но боже мой, как они подошли. Ни улыбки, ни радости. Не лица, а камни. Только и сказал Евсей:
— Ниче. Хороши корешки должны быть. Копать можно.
А я ждал похвалы, восхищения, ведь это были мои первые корни. Понимаете, первые! Но все было до обидного просто. Я, грешным делом, подумал, что, мол, они завидуют моему счастью. Не мог понять, то ли они рады, то ли огорчены. Ну, хоть бы глазом меня приласкали. Заговорили бы, как обычно случается, так нет!
Лишь позже я узнал, что корневщики живут по пословице: нашел — молчи, потерял — молчи. Не радуйся и не огорчайся. Не любит этого женьшень,
— Десять корней выкопаем, а остальные пусть растут,— после осмотра заявил Евсей.
Сенька запротестовал:
— Зачем же мелочь оставлять? Выкопаем, на базаре продадим, Все привесок к нашему заработку.
Евсей метнул взгляд из-под насупленных бровей и с расстановкой спросил:
— А душу-то, душу-то тоже вместе с корнем продашь? Аль при себе оставишь? Продай нето и ее. Все довесок к твоему дурному языку.
Сенька осекся. Помрачнел. А я подумал: «Так тебе и надо, задавака. Ишь, нос задрал!»
Копать корни мне не доверили. Своим неумением я мог испортить их. Поэтому паном стал я раньше, чем хотел. Но за работой корневщиков следил внимательно.. Учился. Видел, как Евсей отрыл головку корня, проследил, куда ушло основное тело, подрыл под корень траншейку, затем, легко встряхивая землю руками, осыпал мелкие камешки. Тонкой костяной палочкой, осторожно, словно хирург, начал выбирать он из густого переплетения разных т.рав корешки женьшеня. Ни одного лишнего движения, ни одной промашки. Обдерешь кожицу на корне, может загнить и потерять цену.
Первым выкопал корень Сенька. И, не отламывая стебля, подал мне.в руки. Корень был страшненький, разлапистый и ничем не походил на того «человечка», которого я рисовал в своем воображении. Увидев на моем лице разочарование, Сенька улыбнулся и сказал:
— Это некрасивый корень, крабом его называют. Но весит он граммов сто и лекарственных качеств, в нем столько, сколько во всех остальных. Мы его сдавать не будем, сами настоим и выпьем. А схожих с человеком корней встречается очень мало.
Я подержал в руке плотное, тяжеленькое тельце корня и положил его на чистую холстинку.
Выкопал свой корень и Евсей. Он тихонько охнул, и я резко повернулся. В далеко отставленной руке старика золотился корень, и он смотрел на него не отрываясь. Он глянул на меня и тихо сказал:
— В рубашке ты, видно, родился, Андрейка. Этому корню цены нет, В старину считалось, если кто найдет такой корень, тот самым счастливым человеком будет. Хорошего и верного друга даст ему судьба. Счастье! Пятьдесят лет я хожу за ним, а вот встретить не довелось. И жизнь уже на закат пошла...
Мы склонились над корнем. Большие узловатые руки Евсея чуть вздрагивали, когда он протянул его мне,
— Держи, не потеряй.
В руках моих был редкий корень. Ровное тело, на котором не было ни одного лишнего отростка, ни волосинки. Две точеные ножки. Одна рука вытянута вперед, словно для призыва, вторая откинута назад, будто танцевать собиралась эта таежная красавица. Словно из мира позабытых сказок взглянула она на меня.
— Жизнь штука сложная, Андрей. Если бы можно вот так выкопать счастье, я бы все сопки исходил,— с грустинкой сказал Евсей.— А то.ведь... Желаю тебе счастья. Ищи свое.
Я сел в стороне и залюбовался корнем. «Найдешь — будешь счастлив». Что искать? Усмехнулся я своим мыслям и тихо проговорил:
— Девушка, рожденная сказкой, здравствуй!
- Ну вот, Андрюха-муха, ты и стал паном,— окликнул меня Семен.— Я тебе говорил, что в тайге чудес больше, чем где-либо. Нашел десять корней, один из них корень-счастье. Только ты этому не верь. Будь таежником, а не рохлей. Продашь с выгодой — вот и счастье...
- Нишкни! — оборвал его Евсей.— Красиво говоришь, а думаешь плохо. Счастье искать никому не заказано. «Рожденную сказкой» положи в рюкзак, Андрей. Не давай в руки этому болтуну. От зависти он такое мелет.
Я содрал с кедра кусок коры, сделал конверт, обложил его мхом, укутал мхом и корень, обвязал бечевкой и положил его в свой рюкзак.
Дед с Сенькой рассадили молодь, посеяли семена, и мы спешно пошли на табор. Я не чувствовал усталости. Нес в своем рюкзаке счастливый корень...
Еще на тропе нас застал мелкий дождь. Надвигались сумерки. А когда мы пришли к своему шалашу, загремела настоящая гроза. Скалу, что повисла над нашей стоянкой, начали сечь змеистые молнии, грохотал оглушительно гром.
Не обращая внимания на дождь, «рабы» готовили дрова на ночь. Я сунулся было им помочь, но меня остановил Евсей:
- Не суетись, Андрей. Наша затея, нам ее и расхлебывать. Ложись и отдыхай.
Я бы давно спал сном праведника, случись со мной такое. Не мучился бы совестью,— ввернул Сенька.
Я лег на подстилку из папоротника и тут же, счастливый, уснул.
Когда проснулся, меня уже ждал ужин... С восходом солнца Евсей сказал:
— Подурили и будя. Несподручно панство в тайге.
Мы с готовностью согласились, попили чаю и разошлись...
Андрей глубоко вздохнул и умолк. В зимовье стояла глубокая тишина. Охотники молчали, занятые своими думами. Лишь не утихала буря, не смолкал ее суровый напев.
Прошло несколько минут, и кто-то из нас спросил:
— Нашел ты счастье, Андрей?
На спросившего зашикали, будто он сказал что-то непристойное, и он смутился, Андрей же поднял голову, послушал бурю и уронил:
— Ишь, как ярится, завтра хорошая будет охота...
|