28 августа 2008 года известному сибирскому писателю
Александру Плетневу исполнилось 75 лет
Николай БЕРЕЗОВСКИЙ
Корень жизни
Александра Плетнева
Имя прозаика Александра Плетнева внесено в список 50 000 жителей
планеты, оставивших след в истории человечества, а в «Литературном
энциклопедическом словаре» 1987 года у него почетное место сразу за Андре-
ем Платоновым, создавшим в русской литературе свой особенный мир — пре-
красный и яростный. Плетнева как мастера слова тоже ни с кем не спутаешь,
но библиографическая справка о нем, к сожалению, не полна, что, впрочем,
объяснимо, поскольку словарь издан еще в прошлом веке.
Не указано, к примеру, что автор книг «Дивное дело», «Три дня в сентяб-
ре», «Отец крестный» и многих других — лауреат премий ВЦСПС, Союза пи-
сателей СССР и имени Николая Островского, а его роман «Шахта», опублико-
ванный в «Роман-газете» почти трехмиллионным тиражом и переведенный на
многие языки мира, экранизирован в двух сериях на киностудии «Мосфильм»
под названием «Тихие воды глубоки». Александр Никитич, долгие годы пи-
савший, как говорится, в стол, два десятилетия проработал в шахте, а вообще-
то свой рабочий стаж он начал с двенадцатилетнего возраста — разнорабочим
в совхозе.
За вклад в развитие русской литературы Плетнев награжден орденом
Дружбы народов. В 1991 году была издана книга избранных произведений
писателя. Первая же его книжка, «Чтоб жил и помнил», размером с паспорт,
увидела свет в Дальневосточном книжном издательстве накануне сорокалетия
автора. В Приморье он остался после трехлетней службы в армии, а позже
переехал на жительство в Омск лишь затем, чтобы быть ближе к местам, где
родился, — Барабинским степям.
По изданию «размером в паспорт» Александра Плетнева и приняли после
Иркутского семинара молодых и начинающих авторов в Союз писателей. Поз-
же Александр окончил Высшие литературные курсы при Литературном инс-
титуте СП СССР. «Путевку в литературу», выражаясь тогдашним слогом, ему
дали Евгений Носов, Виктор Астафьев и Валентин Распутин. А вскоре и Плет-
нева стали называть в этом же достойном ряду русских писателей, творчество
которых изумит еще не одно поколение читателей уже постсоветской России,
поскольку то, что сегодня пытаются выдать за литературу, увы, лишь чтиво на
потребу низости душ и чувств, неразвитости ума. Не сплошь, конечно, но в
значительной своей части. Но это, к счастью, не смертельно. Виктор Астафьев
прав, утверждая, что все отберет время, расставит на свои места, сформи-
рует новое сознание. Кто-то вознесется над временем, сумеет его осознать,
и, опираясь на старые традиции, откроет себя новая литература.
Александр Никитич всегда держался особняком в современной русской
литературе, имея на все происходящее в ней и вокруг свое, отличное от других
суждение. Его проза последних десятилетий не пришлась по вкусу ни «демок-
ратам», ни «патриотам», которых, по его мнению, объединяет общее свойс-
тво — групповщина. А тут, видите ли, сам по себе пишущий и политически,
похоже, не определившийся. Исключением стал главный редактор «Сибирс-
ких огней» Виталий Зеленский, опубликовавший в первом номере журнала за
2000 год многострадальный (четыре года не мог пробиться к людям!) рассказ
Плетнева «Тихое помешательство» — о расслоении современного крестьянс-
тва на кулаков и батраков. Художественная правда и сила этого произведения
всего в печатный лист, персонажи которого не вымышлены, а буквально спи-
саны с жителей деревеньки Андреевки, где несколько лет Плетнев крестьянс-
твовал, многим из радетелей за народное счастье стала костью в горле. А со-
страдания автора в этом рассказе к простым людям столько, что сострадаешь
вместе с ним.
Талант Плетнева в сельской глубинке выкристаллизовался, вплотную при-
близившись к бунинскому, и «Тихое помешательство» — это «Деревня» Буни-
на, перенесенная из первого десятилетия XX века в начало века нынешнего.
Писатель! Нет, почти невозможно было случиться такого поднебесного
звания в роду Плетневых — в роду, корни которого ушли в древнюю тьму воро-
нежской земли. Корни эти — ни мне, никому во всем свете неизвестные, — от
рабов, Бог весть от какого рабовладельца получивших фамилию Плетневых…
Я не захватил в живых ни бабушек, ни дедов, и могилы их уже были затеряны
на Воронежщине и в Сибири, в Барабинской лесостепи. Для меня их, дедов и
бабушек, вроде бы и никогда не было в жизни; о них ни старшие братья, ни
сестры, ни родители почти не вспоминали… Да и до мертвых ли дедушек-
бабушек семье было, когда она, семья, из четырнадцати моих, тринадцато-
го по счету, братьев и сестер с родителями во главе, не одно десятилетие
вела борьбу за жизнь, как говорится, не на живот, а на смерть, почти на
истребление! К настоящей нормальной жизни из четырнадцати нас прорва-
лось пять человек: родители будто учитывали и голод, и мор, и войны — с
запасом нас рожали, — признался Александр Плетнев в послесловии к своей
книге «Чтоб жил и помнил», переизданной Омским книжным издательством.
Честнее и страшнее этого откровения, признаться, я ни раньше, ни позже не
читал.
Сейчас Александр Никитич завершил роман «Лицедейка» и начал работу
над повестью, тоже, как и рассказ «Тихое помешательство», выношенную в
Андреевке. И повесть эта опять же о людях на земле, но разных — землей
живущих, радеющих о ней, и приживальщиках, а еще о том, чем Плетнев, как
писатель, мается с тех пор, как взялся за перо: Неужели жизнь моя окажет-
ся нужна только мне самому и только затем, чтоб однажды обмереть от
восторга перед красотой зарева неба и земли где-нибудь на росной опушке
степной рощицы? Неужели за один этот краткий восторг стоило платить
бесконечными нравственными и физическими страданиями?
Стоило, говорю себе, стоило! — утверждает Плетнев, писатель моего и
нашего времени, которое Андрей Платонов вряд ли бы назвал прекрасным,
но что оно по-прежнему яростное — без сомнения. А почему стоило? — да
хотя бы из-за того заветного, что пытается открыть людям Плетнев: осозна-
ния своего места на грешной нашей земле. И без заветного, на виду оно или
сокрыто в глубинах сердца, может, и нет человека. Вот в этом самая суть его
рассказа «Тихое помешательство», нового романа «Лицедейка», повести, на-
чатой иссушающим последним летом второго тысячелетия в Андреевке, вооб-
ще всего творчества Александра Никитича Плетнева.
Большой русский писатель Владимир Личутин в очерке о Плетневе «Пе-
вец» пишет: Есть в уссурийской тайге пион дикий, стеблем, листьями и кор-
нем очень похожий на женьшень… Но это оборотень, двойник, «темный
человек». И вот впервые Плетнев оказался в уссурийской тайге в зимовейке
егеря. Он вышел за огороды, вступил в тайгу и нашел женьшень… И радость
была, и восторг, что вот такая удача выпала. Таежники десятки дней тас-
каются по лесам, рыскают, страдают, корень и то не всегда находят, а тут
впервые вышел за огород — и на тебе. Вернулся на радостях Плетнев в избу,
похвалился егерю: «Я сразу женьшень нашел!» Егерь же, бывалый таежник,
лишь мельком взглянул на корень… и выкинул в окно.
Корень жизни дается туго и лишь «в поте лица своего». Но как хочется
сыскать его, настоять отвару и дать испить страждущей родимой душе.
Не в этом ли поиске и заключен высший смысл всякого народного пев-
ца? — спрашивает, завершая очерк о Плетневе, Владимир Личутин.
И в этом поиске ТОЖЕ, отвечу я, перечитывая прозу Александра Плетне-
ва, которая не одной моей страждущей душе гораздо надобнее всеисцеляюще-
го женьшеня.
А корень свой он все же сыскал — в другую свою таежную вылазку…