ФУТУРИСТЫ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ

     "Владивосток оказался для футуристов раем — присутствие иностранных войск стабилизировало здесь ситуацию. Бурлюк вновь стал процветать: он выступал с чтением стихов в кабаре «Би-ба-бо» и организовал выставки, на которых расхаживал в разноцветных штанах. В разгар этой деятельности к нему присоединились ветераны футуризма Третьяков и Асеев и несколько новичков (Н. Чужак, Сергей Алымов). Когда Владивосток стал советским, они основали футуристическую группу «Творчество» при одноимённом журнале. После того как японцы оттеснили большевиков на запад, Третьяков и несколько его друзей перебрались в Читу, продолжая там издательскую деятельность, но Бурлюка с ними уже не было. Он оказался в Японии, где занимался живописью и устраивал выставки своих картин".
                                                           Владимир Марков "История русского футуризма"
НИКОЛАЙ АСЕЕВ


.Д.Бурлюк.  Портрет Н.Асеева

Из очерка Н.Асеева "Октябрь на Дальнем":
        "Город рушится лавиной с сопок в океан, город, высвистанный длинными губами тайфунов, вымытый, как кости скелета, сбегающей по его ребрам водой затяжных дождей. Владивосток.
 Мне, вышедшему из тридцатишестидневной тряски, мельканья, движенья и суматохи, он показался плывущим по океану, взрезывающим своим портовым бугшпритом воды Амурского залива с одной и бухты Золотого Рога - с другой стороны.


.Д.Бурлюк.  Золотой Рог. Владивосток, 1920

   Я стал на главной Светланской улице и смотрел, как продолжает нестись навстречу мне земля, только что пересеченная в масштабе девяти тысяч верст.
 Никого знакомых у меня не было. Октябрь только что наступил.
 Я радовался ему, как змея, наверное, радуется смене кожи. Но что мне делать, я не знал.
       И пошел во Владивостокский совет спросить, что мне делать.

      Балаганчик.
     Это было очень трудно. Вокруг меня были из живых: М. Скачков, тогда изучавший стихосложение и историю литературы, А. А. Богданов, В. Штемпель, О. Гомолицкая, художники Засыпкин, Михайлов, Гершаник, Вар; Констан де-Польнер - фанатик театра, сумасшедший режиссер, репетировавший сотни раз пьесы, которые никогда не видали постановки.
Из умерших: Вера Жданова, чудеснейшая 20-летняя трагическая актриса, погибшая в Шанхае в 1920 году.
Мы начали с того, что достали мрачный сырой подвал, провели сами в него электричество и купили на все наши деньги китайского ситцу с огромными розовыми маками по зеленому фону. Им мы обили стены нашего подвала.
Потом сделали подмостки. Наверху над подвалом был театр "Золотой Рог". Оттуда мы таскали к себе вниз сломанные стулья и обветшалые декорации.
     В это время приехал Третьяков.
Он был в полушубке и треухе. Но никакая одежда не могла изменить его ядовитой усмешки и худобы. Скептически осмотрел он наши начинания и решил, что надо издавать журнал "Бирюч".
Два месяца, по семь, по восемь часов подряд, репетировали мы пьесу "Похищение сабинянок".
Прямо со службы, не обедая, не досыпая, до 3-4 часов ночи гонял нас на корде сумасшедший режиссер Констан де-Польнер.
 А после репетиции при тридцатиградусном морозе, в летнем распахнутом пальтишке, с закутанным шарфом горлом, он шел провожать нас на другой конец города, приплясывая и декламируя "Белый ужин" Ростана.
 На лунном свете его фигурка чернела, конвульсивно подпрыгивая в четких жестах пантомимы.
     А затем он шел ночевать в ночлежку...
    Но Третьяков внес планомерность и дисциплину в наши довольно-таки сумбурные начинания, и Приморское литературно-художественное общество "Балаганчик" открылось в подвале, разукрашенном розовыми маками.
     Сюда перекочевал передовик Киевский со своей бесконечной сигарой, сюда сходили сверху артисты верхней сцены, заходили партийцы, профсоюзники, приходила и владивостокская недобитая буржуазия. Колчаковский ставленник ген. Розанов прочно сидел в губернаторском доме. Подвал стала заполнять разношерстная публика. Колчаковские офицеры и контр-разведчики не спрашивали разрешения при входе. Становилось скверно. Вечерние собрания замерли. Мы стали собираться днем. Приехали и присоединились к нам О. Петровская и В. Силлов. Открыли студию литературы, стали устраивать конкурсы стихов. Для одного из них мною была написана "Тайга".


Светланская, 13 (здание слева) Дом построен в 1902 году. В 1905 году дом горел и был заново перестроен. В нём размещались театр, ресторан, гостиница "Золотой Рог" и магазины. 1 февраля 1919 года в помещении театра под сценой был открыт клуб футуристов "Балаганчик" , просуществовавший до 1921 года.
  
     Однажды на улице я увидел широченную спину, по-дельфиньи согнутую в дугу. Я оглянулся на колыхавшегося по тротуару человека. Так и есть - это Бурлюк.
Широченные жесткого сукна штаны, цветной жилет, одноглазка в недостающем глазу - и фигура фавна, столпа, отца русского футуризма врастает в землю от неожиданной встречи.
     Бурлюк жил с двумя детками и женой за сопками, в рабочей слободке. Жил он в парикмахерской, брошенной владельцем. Комнаты были заняты нарами, книгами и холстом для картин. Бурлюк жил берложной жизнью. Он ходил, устраивал выставки, издавал книги, шумел и громил мещан и пассеистов. Наскребши немного денег, он закупал краски, холст, бумагу, чай, сахар, пшено, муку и материю на рубашки детям, всего этого месяцев на 5, и засаживался за холсты.
     Он писал маслом и акварелью, сепией и тушью, а жена его Мария Никифоровна сидела рядом, записывая диктуемые им рассказы и воспоминания.
     Был он похож на дрессированного рабочего слона. Двери его квартиры никогда не запирались. Возвращавшиеся из доков рабочие часто заходили к нему смотреть его цветистые полотна и разговаривать о них - столь странных, ярких и непохожих на третьяковскую галерею.
     Бурлюк - молниеносный оратор. Он именно тот уличный художник и поэт, от которого идут жизнерадостные излучения неожиданных афоризмов, всегда свежих, глубоко убедительных, лишенных всякого фарисейства, интеллигентщины, умничания.
     Замечательный мастер, замечательный уличный мастер и искусник - Давид Бурлюк.
  
      Группа "Творчество"  
   ... Чужак, Третьяков, Бурлюк, Алымов, художник Пальмов, Силлов, Петровская - это уже была литературная группа, вокруг которой можно было организовать культурные силы Приморья. Пришла из Москвы книжка Маяковского "Все", начали получаться центральные газеты. Власть в городе фактически была в руках японцев, за пределами города, в сопках - в руках партизан. Ощущение литературного полуподполья бодрило и поднимало силы. Николай Федорович Чужак отстаивал в Далькоме необходимость журнала. И наконец добился своего. Футуризм был признан и усыновлен как литературное течение, борющееся на стороне пролетариата. Мы с Третьяковым с 1919 года вели в газете маленький политический фельетон под общим псевдонимом "Буль-Буль". В нем, насколько было возможно, пощипывались интервенты, атаманы и всевозможные дальневосточные претенденты на всероссийскую власть.
 ...Журнал "Творчество" стал культурным центром Дальнего Востока. Из Читы откликнулся Петр Незнамов, из Никольска-Уссурийска, из Верхнеудинска, из Николаевска на Амуре нам слали письма с поддержкой и приветом. Кой-когда приходили письма и стихи, написанные кривыми бледными буквами, огрызком карандаша, очевидно на камне или на обрубке пня - это были самые ценные, - из сопок от партизан.
     Сочувствие к журналу и к нашей работе поднимало и крепило нервы. Мы в городе, кишащем интервентами и контрразведчиками, чувствовали себя такими же литературными партизанами, беспокоящими сознание, делающими вылазки против беляков на литературном фронте, ободряющими и перекликающимися со своими, отошедшими в сопки и затаившимися в них."

Группа “Творчество”, глашатаи футуризма на Дальнем Востоке, 1920 г. Сидят слева направо: Николай Асеев, Сергей Третьяков, Владимир Силлов и его жена Ольга. В верхнем ряду: Виктор Пальмов, Николай Чужак, В. Аветов, Петр Незнамов.
 

Журналы "ТВОРЧЕСТВО"

  

  

Н.Асеев
Россия издали

Три года гневалась весна,
три года грохотали пушки,
и вот - в России не узнать
пера и голоса кукушки.

Заводы весен, песен, дней,
отрите каменные слезы:
в России - вора голодней
земные груди гложет озимь.

Россия - лён, Россия - синь,
Россия - брошенный ребенок,
Россию, сердце, возноси
руками песен забубенных.

Теперь там зори поднял май,
теперь там груды черных пашен,
теперь там - голос подымай,
и мир другой тебе не страшен.

Теперь там мчатся ковыли,
и говор голубей развешан,
и ветер пену шевелит
восторгом взмыленных черешен.

Заводы, слушайте меня -
готовьте пламенные косы:
в России всходят зеленя
и бредят бременем покоса!
1920, Владивосток


В 1921 г.  Н. Асеев издал книгу стихов «Бомба», она, по свидетельству современника, была неожиданна,
 как молния, как взрыв. В.Маяковский, получив позднее «Бомбу» от автора, прислал в ответ свою книгу 
с надписью: «Бомбой взорван с удовольствием. Жму руку — за!». Весной 1921 года Асеев получил
 письмо без подписи - сообщение о подготовке белогвардейского переворота и совет поскорее уезжать 
из Владивостока. Белогвардейцы разгромили типографию, тираж "Бомбы" был сожжён.

ДАВИД  БУРЛЮК

Из  воспоминаний Д.Бурлюка:
"В апреле 1918 года я покинул Москву для поездки на Урал; этот год и последующие моя сестра,
 писатель В. Хлебников и я зарабатывали деньги чтением лекций о футуризме и современном искусстве, 
выставляя художественные экспозиции в городах Сибири... Во Владивостоке началась моя глубокая и
 искренняя дружба с талантливым, выдающимся поэтом Н. Н. Асеевым. Мы вместе читали лекции во 
Владивостоке и Харбине".


Futurist 2 Д.Бурлюк

Давид Бурлюк
ИЗ АРТЮРА РЕМБО

Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной...
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Все что встретим на пути
Может в пищу нам идти.
<1913>

Гелиовосход
В кошнице гор Владивосток —
Ещё лишённый перьев света,
Когда, дрожа, в ладьи Восток
Стрелу вонзает Пересвета.
Дом – Мод
Рог – Гор.
Потоп! Потоп!
Суда, объятые пожаром
У мыса Амбр, гелиотроп
Клеят к стеклянной коже рам...
          "Голос Родины", 1919

СЕРГЕЙ ТРЕТЬЯКОВ

Из воспоминаний С.Третьякова:
"Однажды вечером 4 апреля на Тигровой горе… собрались мы, футуристы - Асеев, Бурлюк, Пальмов, Алымов, я. Назад шли вечером... Улицы были безлюдны. Отряды японцев спешно занимали перекрестки. Почуяв неладное, мы прибавили шагу. За спиной закричал пулемет. Сбоку другой. Ружейные выстрелы с Тигровой Горы перекликнулись с далеким Гнилым Углом... Это началось знаменитое японское наступление 4-5 апреля. …Все японское население Владивостока вышло на улицу торжествовать победу. Прачечники, парикмахеры, часовщики и тысячи японских проституток шли сплошной воблой по улице, дома которой были утыканы японскими флагами цвета яичницы - белое с красным диском…
Притиснутые к стене толпой, мы тряслись от гнева, беспомощности и мести. Многих твердолобых советоненавистников в этот день японцы научили верности своей стране. Три дня Владивосток был без власти, и не нашлось ни одной самой оголтелой группы политических проходимцев, которая бы подхватила бросовый город в свои руки".

* * *
Зафонарело слишком скоро.
Октябрь взошёл на календарь.
Иду в чуть-чуть холодный город
И примороженную гарь.
Там у корней восьмиэтажий
Я буду стынуть у витрин
И мелкий стрекот экипажей
Мне отстучит стихи былин.
Я буду схватывать, как ветер,
Мельканья взглядов и ресниц,
А провода спрядутся в сети
Стально-дрожащих верениц.
Мне будут щелкать в глаз рекламы
Свои названья и цвета,
И в смене шороха и гама
Родится новая мечта.
И врежется лицо шофера,
И присталь взора без огня,
И дрожь беззвучного опора,
Чуть не задевшая меня.

ВЕНЕДИКТ МАРТ ( ВЕНЕДИКТ НИКОЛАЕВИЧ МАТВЕЕВ )


Д.Бурлюк.  Портрет поэта Венедикта Марта

 СКОРБНЫЕ КОРНИ

 Небес извечное сиянье
 Звездами грезится во тьме...
 Сегодня черное венчанье
 Увядших в сумерках теней.
 * * *
 Пустыня душная томится
 Песками сонными в бреду...
 Сегодня синие седмицы
 К венчанью саваны прядут.
 * * *
 Корнями скорбными недрятся
 Узоры травные навзрыд...
 Сегодня страдные наряды
 Невесту скроют у зари.
 * * *
 Семь сонных осеней продрогли
 В угрюмьи совьего дупла...
 Сегодня скорбною дорогой
 Ступать назначено до тла.
 <1920>

 Переводы
  ВАН ВЭЙ
 (701-761)

                ***              

               Давиду Бурлюку – моему другу

          и взрывателю во Имя Пресветлой Красоты

Я – Пьеро хромой и одноглазый…

Волосы – один хвостатый клок.

Я любуюсь на детей в салазках

Через мой опаловый монокль.

Я люблю, чтоб радужнилась серость,

Чтобы клячи будней мчались вскачь…

Подойдя к измызганной гетере,

Я шепну внимательно: «Не плачь!

Всунь свой профиль в синий нимб витрины

И святися нежностью греха…

Не вдыхай магнолий кокаина!

Будь – как я – трепещуще тиха».

Я хотел бы видеть нежность всюду…

(Соглашусь на маленький клочок).

Но в опале нежность, и покуда

Заогнюсь единственной свечой.

Разверну мечту на тротуаре

И прочту её на нежный глас,

Кто же?.. Кто!.. со мною встанет в паре?..

Столб афишный – мой иконостас.

Никого!.. А сумерки сереют,

Непахучим ладаном кадя…

«Нежности давно свернули шею!» –

Пробурчал какой-то франт, идя.

Провезли салазки дети цугом.

«Дети!.. нежность… нежность жду в храм мой!»

Над домами вечер каркнул глухо:

«Долго ты прождёшь, Пьеро хромой…»