«Тельняшка с Тихого океана», - так назвал свой рассказ В.П. Астафьев. Рукопись рассказа с дарственной надписью он прислал мне. Напомнил о тех днях, когда приезжал в гости. Во время одной из встреч моряки подарили ему эту тельняшку - недорогой, но такой символический предмет морского братства. Стал я читать рассказ - думал, вот напишет Виктор Петрович о тех далеких уже днях золотой осени, когда разъезжали мы с ним и женой его Марьей Семеновной по Приморью, как ловили чилимов на островах, собирали виноград в полыхающей всеми красками осени нашей чудесной тайге.
Но нет, не об этом рассказал большой писатель, другие чувства и воспоминанья навеяла ему тельняшка с Тихого океана. Но рассказ не разочаровал, как не разочаровывала еще ни одна строчка, написанная этим замечательным художником.
...Как и всякий читатель, из множества авторов я выделяю для себя «своего». Из классиков мой «самый-самый» - Антон Павлович Чехов, а из современников - он, Виктор Петрович Астафьев. Нет, признаю, конечно, что и в «то» время были великие и величайшие - Достоевский, Толстой, Тургенев, и сейчас список российских художников слова достаточно длинен - но что же делать, если при всем моем уважении к Достоевскому тянется рука, чтобы достать с книжной полки и еще раз перечитать - страничку, несколько абзацев или полностью рассказ любимого Антона Павловича, такого изящного, не давящего моралью и мудростью, такого интеллигентного и терпимого... А на полке современников - скользну взглядом по уже прочитанным, отмечу про себя: «молодцы...» - а рука уже достает «Последний поклон» или «Царь-рыбу»...
А когда-то это имя только было на слуху. Астафьев, Астафьев... Есть такой - и ладно. Но вот открыл «Пастуха и пастушку», первое, на что не пожалел времени. Открыл - да и не закрыл, пока не прочей до конца. И с восторгом открытия, с радостью любителя великой нашей словесности читал-перечитывал строчки небольшой, но такой великой повести! Потрясло описание ночного боя, в котором железо и люди, тротил и свинец делают свое адское дело. Обезумевшие от нечеловеческого, страшного напряжения кромсают друг друга солдаты двух армий. «Огромный человек, шевеля огромной тенью и развевающимся за спиной факелом, двигался, летел на огненных крыльях к окопу, крушил все на своем пути железным ломом. Сыпались люди с разваленными черепами, слышались вопли». Невероятное, апокалиптическое описание того, что в обычной литературе зовется боем. Читал же, читал и раньше про это - у Бакланова, Симонова, Чаковского. Но лишь тут увидел, почувствовал кожей весь ужас войны. А после боя - солдатский отдых и любовь юного лейтенанта и безвестной девушки. Какая гармония чувств, нежность первого поцелуя, сила всепоглощающей страсти... А потом - смерть. И как заключительный аккорд этой дьявольской пасторали - могила лейтенанта в центре России. «Его зарыли в шар земной...» - написал поэт-фронтовик, и прозаик-фронтовик тоже зарыл своего лейтенанта в центре родины. Повесть, достойна на мой взгляд, самых высоких оценок, навсегда привлекла внимание к большому русскому мастеру.
Следующие книги Астафьева уже искал и жадно «проглатывал», сожалея, что нет их больше, скорее бы написал еще, еще одну, ведь не только я жду его строчки!
Надо ли говорить, как был счастлив, когда 25 лет тому назад довелось увидеть Виктора Петровича одним из руководителей Иркутского совещания молодых писателей. Я и сам к тому времени что-то там такое написал, но ни за что на свете не осмелился бы показать свои труды Виктору Петровичу. А хотелось как-то подойти, поговорить в неофициальной обстановке. Узнать: что за человек?
Вечером в буфете увидел Виктора Петровича с другим прекрасным писателем-фронтовиком Евгением Ивановичем Носовым. Не зная, как начать разговор, предложил: «Можно, я закажу по рюмке коньяку для вас?». Астафьев засмеялся: «Что ж, закажи. Да и себе тоже». Я представился и сказал, что привез на семинар молодого прозаика с рассказом из времен войны.
- Читал, - сурово сказал Виктор Петрович. - Не получится писателя из вашего молодого.
- Да нет, он очень способный... - робко вступился я. - Заметили, у него такой народный язык?
- Николай, тут у него писатель рассказал о том, как поймали деда-партизана и повели фрицы его вешать. А дед идет, и такой он у него смелый да еще и вредный, что поет песенку: «Ухарь-купец, удалой молодец».
- На виселицу - с песней? - усмехнулся Носов. - Это вроде того писателя, Васильева, что ли, забыл, у него в девчонку попадает пуля, а она поет. Вторая пуля - а она знай себе поет!
- Ты видел, как вешают? - обратился ко мне Астафьев. Я признался, что, к счастью, не довелось. - Вот и писатель твой не видел. А пишет, как в книжках где-то читал. Ничего он доброго не напишет, так что и привез ты его зря.
- Так он исправится! - сделал последнюю попытку.
- В молодости прореха, в старости - дыра, - сказал Астафьев сурово. - Извини, брат с океана, литература вещь сурова попрыгунчиков не любит.
В тот раз, в 1974-м, пригласил Виктора Петровича приехать во Владивосток, погостить. Он пожал плечами:
- Изранен я, Лева, дал бы бог прожить, не до поездок.
...Но я не оставлял мысли пригласить Виктора Петровича во Владивосток. Договорился с книголюбами, чтобы оплатить расходы, - и написал письмо в Красноярск. И... о радость! Получаю телеграмму: «Прибываем Марьей Семеновной рейсом...».
В аэропорт поехали на час раньше указанного в расписании времени, однако когда подошли к справочному, нам сказали, что рейс прибыл. Пометавшись по освещенному перрону, ринулись в обратный путь. Неужели упустили! Был уже второй час ночи. Я бегом поднялся по лестнице своего дома - в дверях увидел записку на визитной карточке:
«Спасибо за прием, будем искать места для ночлега. Астафьевы».
Можно представить наше состояние, когда, ворвавшись в холл гостиницы «Владивосток», мы увидели Виктора Петровича и Марию Семеновну, бесконечно уставших, в очереди к администраторскому окошечку...
Не знаю, удалось ли нам убедить гостя, что не мы, ну не мы виноваты, но утром следующего дня он доброжелательно и весело встречал нас в своем номере. Я сказал Виктору Петровичу, что по его желанию мы можем поехать на рыбалку на острова, в тайгу или познакомиться с городом и, если он согласится, встретиться с общественностью.
- Насчет встреч не договаривались! - погрозил он пальцем.
Но русский человек не может отказывать искренней просьбе. Не смог Виктор Петрович отказаться от устроенной книголюбами встречи в Доме офицеров флота. Собралась едва ли не тысяча человек. Виктор Петрович коротко рассказал о причине своего приезда: «Вот пригласили по морю прокатиться», - показал он на меня. Потом стал отвечать на вопросы. Говорил образно, как говорят в народе, «складно», пересыпал речь поговорками, неожиданными каламбурами и сравнениями. Настоящий сибирский рассказчик, из тех, кто, какой бы ни была компания обязательно будет в центре внимания со своими интереснейшими историями. Встреча длилась более трех часов. Виктор Петрович явно устал. И вот здесь кто-то подкинул ему вопрос, состоит ли он в партии.
- Нет, и горжусь этим и вступать не собираюсь, - просто ответил Астафьев.
Что страшного содержалось в этом искреннем ответе? Ну, не состоит человек в партии. Ну, не собирается он вступать, есть у него свое большое дело, которому посвятил жизнь, сами книги его дают народу так много, как при всем старании не даст задавший не без провокационной мыслишки вопрос. Ответь он так сегодня - и никто бы не обратил особого внимания. В конце концов, быть или не быть в партии - сугубо личное дело каждого гражданина. Так мы считаем сегодня. Но не тогда!
Зловещая тихая пауза воцарилась в зале после ответа писателя. Ответив еще на несколько вопросов, он поблагодарил собравшихся за внимание и попросил закончить вечер.
И вот здесь мы все - пригласившие его люди - столкнулись с удивительной реакцией тогдашнего - партийного, естественно - руководства культуры. Перед вечером нам сказали, что писателя доставят из Дома офицеров в гостиницу на специальной машине. На улице моросило. Виктор Петрович и Марья Ивановна вместе с нами стояли, ожидая обещанную машину. Долго ждали, пока не поняли, что ее не будет. Взяли такси...
Как в дальнейшем выяснилось, «партейные» (как их назвал В.П.) руководители культуры были шокированы непочтительным отзывом Виктора Петровича о партии и, что называется, поставили на нем крест. Все остальные дни в Приморье большой русский писатель, сделавший нам честь своим визитом, был практически на положении нелегала...
Хорошо, что кроме официальных рулевых есть у народа просто хорошие люди. Рыбаки предоставили в наше распоряжение катер. Астафьев с супругой поехали на острова. Была чудесна солнечная погода. Парни наловили ведро чилимов, гребешков. Увидев варево из морской живности, Астафьев замахал руками: «Нет, этих тараканов есть не буду!». Но потом, конечно, поел. А наутро жаловался, что всю ночь маялся животом...
Корреспондент «Советской культуры» Миша Поборончук, так же, как и я, влюбленный в живого классика нашей литературы, обеспечил поездку его на прикрепленной «Волге».
«Волга» мчалась на Находку, Астафьев, еще не осведомленный о глухой стене отчуждения, отделившей от него верхние эшелоны власти, весело рассказывал свои нескончаемые сочные байки. В Находке, несмотря на строгое указание из Владивостока: «Не рекламировать, встреч не устраивать!», местные книголюбы все же уговорили Виктора Петровича выступить во Дворце культуры рыбаков. Не дали, как приказано, ни единой афиши, ни единого объявления по радио или в газете, а зал был битком набит! И снова жадно слушали читатели своего любимого Витю, задавали вопросы. Был и здесь явно провокационный вопрос. Некая интеллектуалка, зная, видимо, что официально Виктор Петрович не имеет и среднего образования, спросила его, чем, по его мнению, отличается музыка Чайковского от музыки Баха. Возможно, я не запомнил существо вопроса, знаю только, что сам, при своем высшем (правда, техническом) образовании поднял бы обе руки. Виктор Петрович очень спокойно и серьезно, глуховатым своим голосом прочитал десятиминутную лекцию на музыкальную тему, употребляя понятия и термины, говорящие о его незаурядном знании музыки. Зал зааплодировал, а когда Астафьев попросил задавшую вопрос представиться, никто не поднялся. Стыдно стало...
Потом были в тайге. Собирали лимонник и виноград. Пасечник Железняк, двухметровый богатырь, то ли племянник, то ли брат легендарного матроса Железняка, выкопал и подарил Виктору Петровичу лиану лимонника для посадки в Красноярске.
Во Владивостоке ждала встреча с писателями. Я задал вопрос: «Виктор Петрович, в чем секрет удивительной живучести ваших произведений?». Он посмотрел на меня удивленно: «Сколько раз переписал ты свой роман о Шевченко?».
- Пять, - сказал я.
- Молодец! - с иронией сказал Виктор Петрович. - Гоголь переписывал свои вещи восемь раз, а Князев хочет только пять. А я свою «Пастушку» переписал начисто двенадцать раз.
...Недавно в интервью нашему писателю Астафьев сказал: «Хороший край Приморье, но доносчиков многовато. Шесть доносов из крайкома прислали на меня после гостевания».
Что ж, постыдимся и повинимся перед ним за наше неразумение. И скажем: «Виктор Петрович, для приморцев ваш визит был праздником».
|