У Александра Александровича Фадеева есть своя «Ясная Поляна» — это город Владивосток, о котором Владимир Ильич Ленин сказал свое сердечное слово «нашенский». Роль Владивостока в его жизни и творчестве очень велика, и об этом будет еще много написано изучающими творчество писателя.

«Дальневосточный край — почти моя Родина. Здесь находится село, в котором я вырос, здесь я прошел школу партизанской войны, вступил в партию, оформился как большевик. Здесь живые люди — герои моего романа — колхозники, партизаны, которые мне известны, судьбы которых я могу проследить».

Тогда же Александр Александрович писал: «...образ жизни, какой ведет М. Шолохов, которого я высоко ценю как писателя, наиболее, по моему понятию, оправдан. Шолохов не только работает в тесной близости с людьми, с которых пишет,— он живет их интересами, и его книги совершенно органически связаны с его и их жизнью».

И далее он говорит: «Придя к убеждению о необходимости переменить обстановку, я решил уехать на Дальний Восток».

В 1935 году Александр Фадеев прошел шестьсот километров по старым партизанским тропам, увидел, как изменилась тайга. Он был восхищен темпами промышленного строительства в крае. И в перерывы между походами, во Владивостоке или на станции Океанской, в пригороде, он в течение трех месяцев пишет третью часть романа «Последний из удэге». Всего в этом романе автором предусматривалось 6 частей, из них последняя часть о современности.

Но жизнь так властно заявляла о себе, что Фадеев наряду с работой над книгой «Последний из удэге» пишет дальневосточные рассказы, в том числе и такой чудесный рассказ, как «Землетрясение».

По просьбе Фадеева для постоянного жительства во Владивостоке горсовет выделяет ему квартиру по ул. Сухановской, рядом с Дальневосточным государственным университетом. (В этом здании в 1910—1919 годах во Владивостокском коммерческом училище учился Александр Фадеев). Мне посчастливилось в эти годы часто встречаться с Александром Александровичем, организовывать его встречи с комсомольцами и молодежью города, со студентами Дальневосточного политехнического института, с пионерами. Фадеев был весел, полон замыслов. Часто слышался его звонкий заливчатый смех. Особенно памятны встречи на квартире поэта Вячеслава Николаевича Афанасьева, которого Фадеев высоко ценил и уважал. Сколько там, в маленьком домике, читалось стихотворений Пушкина, Некрасова, Блока, Багрицкого, Маяковского, Киплинга, Бунина и других! Фадеев сам мог декламировать стихи в течение целого вечера.

В иной погожий день сидели на коврике среди высоких трав во дворике Афанасьева, на склоне сопки и любовались владивостокскими далями, сверкающим в солнечных лучах Амурским заливом, кораблями, уходящими в море, за горизонт.

— Чудесный город Владивосток! А море — какие оно будит мысли о далеких плаваниях. Этот город создан для поэзии и молодежи, и он будет вечно молод. Я семилетним мальчиком приехал во Владивосток осенью 1908 года,—рассказывал Александр Александрович.— Сюда давно звала маму сестра, Мария Владимировна Сибирцева. Мы хотели обосноваться во Владивостоке. Но работы для мамы не нашлось, несмотря на связи ее сестры... Жили мы немного в Ольге, в Саровке, затем поселились в Чугуевке. Владивосток поразил меня тогда ярким осенним солнцем, просторами моря, высокими сопками, уходившими вдаль за горизонт, и каменными домами, рассыпанными по склонам гор. Родители тогда уехали в Ольгу, а мы с сестрой Таней остались на попечении нашей тетки, жившей в доме по Суйфунской улице. Да, время... Вот ведь не осталось моих сверстников в городе... Гражданская война потребовала много жертв... А последующие годы разбросали оставшихся по нашей великой стране... А ведь отсюда действительно видно, как велика наша Родина — этого не чувствуешь, когда там живешь, на западе. Да, сколько дорогих мне уголков во Владивостоке!.. Вот бы еще осталось здесь хоть человек пяток моих сверстников, чтобы можно им было сказать «а помнишь!», и я бы никуда не уехал из этого города.

И вдруг, прервав свой рассказ, Александр Александрович с восхищением заметил:

— Какие облака! Прямо воздушные фрегаты из сказок. Кажется вон тем маленьким кораблям на Амурском заливе и страшно идти в океан, а идут, потому что их ведут люди,— наши советские люди... Сколько здесь в этом городе походов начато! И раньше, и теперь. Вот Север осваивают...— При этом Фадеев вспоминал яркие картины капитана ледокола «Красин» Штукенберга, мечтал об их показе на постоянной выставке...

На следующий день, когда вечером, после занятий на рабфаке, я пришел к Афанасьеву, Фадеев попросил Вячеслава Николаевича прочесть стихи.

— Слава, прочти свои новые стихи про облака...— Затем начал хвалить их и просил Афанасьева прочесть еще о верфи, о Камчатке, о верной любви, о самолете...

В эти годы Фадеев много работал сам, создавал Дальневосточную писательскую организацию, редактировал дальневосточный журнал «На рубеже», встречался на Тигровой улице со старейшим писателем Трофимом Михайловичем Борисовым, который завершал повесть «Сын орла» и писал очерки об Амуре и Камчатке.

Однажды Александр Александрович спросил меня:

— Когда же сказки принесешь? Вот Борисову показывал и Афанасьеву тоже, а мне нет. Ведь я давно уже вижу — пишешь ты.

Вскоре я принес свои записи дальневосточных, морских и корейских сказок и отдал Александру Александровичу Фадееву. Сказки в том же 1936 году появились в журнале «На рубеже» в четвертом номере.

* * *

Александр Александрович Фадеев в 1910 году был принят во Владивостокское коммерческое училище и уже с первых лет учебы показал свои незаурядные способности. В связи с этим впервые и появилась в печати фамилия будущего советского писателя, и вот по какому поводу.

В книге «Отчет Владивостокского коммерческого училища за 1913/14 учебный год» (шестой год существования училища) в разделе «Успехи и поведение учащихся за 1913/14 учебный год» было напечатано:

«В истекшем учебном году, второй раз с основания училища, были присуждены награды лучшим по успехам учащимся старших классов. Удостоены награждения за общую хорошую успешность следующие воспитанники...— И среди небольшого списка:—...ученик 4-го класса Фадеев А. получ. книгу: Толстой «Детство и отрочество», илл. изд. Сытина».

Еще дважды фамилия Фадеева встречается в отчете: в начале 1913 года на литературном вечере Саша Фадеев читал стихи, а 29 декабря того же года он исполнял роль в постановке «Петрушка и его приключения».

Во Владивостокском коммерческом училище благодаря инициативе группы передовых педагогов широко практиковалась внеклассная воспитательная работа. Регулярно проводились литературные утренники, посвященные И. А. Крылову, А. С. Пушкину, Н. В. Гоголю, С. Т. Аксакову, А. В. Кольцову, А. П. Чехову и другим. Много уделялось внимания экскурсиям и походам. Были совершены походы по Амурскому и Уссурийскому заливам, на угольные шахты, на остров Путятина — для осмотра стада оленей, наблюдений за лотосом на озере Гусином, на стекольный завод в Кипарисово, на Русский остров, в Макрушенскую пещеру, в Шмаковку.

Конечно, без внимания не оставался и порт: учащимися посещались корабли — крейсер «Аскольд», учебно-парусное датское судно «Викинг», суда географических экспедиций Ледовитого океана «Таймыр» и «Вайгач». С большим вниманием учащимися были прослушаны рассказы об исследованиях в Ледовитом океане, об открытиях новых островов.

Памятными остались и встречи 4 мая 1913 года с консерватором музея Общества изучения Амурского края А. И. Черским, сыном знаменитого путешественника и участником его последней экспедиции на Север, которую А. И. Черский завершил с матерью после смерти отца.

В это время для учащихся коммерческого училища читал свои доклады видный географ и гидрограф Жданов — о путешественниках В. Пояркове, Е. Хабарове, В. Беринге, Г. Невельском, Н. Пржевальском, Э. Геккеле.

Все эти походы и встречи на Сашу Фадеева произвели неизгладимое впечатление. По-видимому, об этом и думал он тогда, во дворике Афанасьева, рассказывая о первых годах своей жизни во Владивостоке.

Помнил Фадеев и поездку с группой учащихся в город Хабаровск. Большой интерес вызвал у них Хабаровский музей своими богатыми коллекциями по этнографии Дальнего Востока. Музей учащиеся осматривали под руководством его директора, известного путешественника                  В. К. Арсеньева.

Тогда же, в начале 1913 года, по просьбе учащихся В. К. Арсеньев целый вечер посвятил рассказу о своих богатых приключениями путешествиях, охотах и встречах с удэгейцами, орочами, ульчами. Теплое отношение путешественника к этим народам произвело на учащихся глубокое впечатление. Недаром спустя. много лет, собирая материалы для своей книги «Последний из удэге», писатель вспоминал свои встречи с замечательным путешественником и говорил:

- Вот наладим работу нашей писательской организации— и все написанное о Дальнем Востоке издадим: и Федорова-Омулевского, и Буссе, и, конечно, Арсеньева, и нашего неутомимого Трофима Борисова... Старик еще столько напишет... Не отставайте, молодежь, от него.

В этой статье трудно рассказать о том значении, которое сыграл Владивосток во всей жизни       А. А. Фадеева— действительно, это его «Ясная Поляна». Он здесь нашел свою «волшебную палочку», помогавшую ему глубоко раскрыть характеры и сердца людей. Много дало Фадееву активное участие в большевистском подполье Владивостока, где он в сентябре 1918 года вступил в партию. Собрание это происходило в гимназии Сибирцевой, под которую Владивостокским Советом была отдана одна из казарм Сибирского флотского экипажа (затем школа была переведена в помещение по Пушкинской улице, где и находится сейчас).

«Но в крае все же идет колоссальная работа по воспитанию грамотного поколения всех национальностей,— писал позднее А. Фадеев в статье «В родном краю».— Что касается школ в городах, то ДВК имеет отдельные образцы прекрасных школ. Я посетил во Владивостоке девятую образцовую школу имени М. В. Сибирцевой. Я с особенным чувством осмотрел школу. С фамилией Сибирцевых связана целая эпоха борьбы за советский ДВК.

Сама Мария Владимировна Сибирцева была в свое время педагогом, большевичкой. Она — мать двух сыновей-героев. Одного из них — Всеволода — сожгли вместе с Лазо в паровозной топке японцы, другой застрелился, чтобы не сдаваться белым, в боях под Хабаровском...»

Владивосток, в котором провел свои детские и юношеские годы А. Фадеев, уже тогда был городом славных революционных событий. С 90-х годов приезжавшие сюда социал-демократы вели революционную пропаганду среди солдат, матросов и рабочих.

Во время первой русской революции в январе 1906 года город-крепость в течение недели находился в руках восставших рабочих, солдат и матросов.

Все это впитывал юный Саша Фадеев, многих участников революционных организаций он лично знал. Таким прогрессивным человеком был, например, преподаватель русского языка и литературы коммерческого училища С. Г. Пашковский. С радостью потянулся Саша Фадеев к возвратившимся во Владивосток после свержения царского самодержавия коммунистам Губельману, Нейбуту, Чумаку и другим.

В 1917—1918 годах начинается литературно-публицистическая деятельность Фадеева в газете «Вестник учащихся». 12 апреля 1918 года в газете «Красное знамя» была опубликовала его статья «Интеллигенция и пролетариат» за подписью Булыга-Курцевич.

«С горы открывался вид на корпуса и трубы военного порта, на залив Петра Великого, на дымную бухту, заставленную судами, на зеленый лесистый Чуркин мыс. За мысом простиралось Японское бирюзовое морс, видны были скалистые, поросшие лесом голубые острова.

По эту сторону бухты теснились расцвеченные солнцем дома: они, лепясь, лезли в гору; видна была извивающаяся, кишащая людьми лента главной улицы и вливающиеся в нее боковые улочки. Влево и вправо по горам и полям в дымке от заводов и мельниц тянулись слободки — Рабочая, Нахальная, Матросская, Корейская, Голубиная падь, Куперовская падь, Эгер-шельд, Гнилой угол. У заднего подножия Орлиного гнезда начинались зеленые рощи, за рощами — длинные холерные бараки, за бараками—одинокое, тяжелое, темно-красного кирпича здание тюрьмы. Огромное небо покрывало все.

И подпирая небо, как синие величавые мамонты, стояли вдали отроги Сихотэ-Алинского хребта.

Орлиное гнездо во время русско-японской войны было изрыто окопами и блиндажами, теперь они превратились в пещеры. Страшно было лазить по ним.

На пристани пахло рыбой, мазутом, апельсинами, водорослями... Бухта была забита торговыми, военными, парусными, паровыми судами. Меж ними сновали шлюпки, китайские шампуньки, шаланды. Суда приходили со всех стран света, украшенные пестрыми разноцветными флагами».

Сколько таких же лирических страниц, подобных этому отрывку из романа «Последний из удэге», посвящены писателем природе, людям, революционным событиям в городе Владивостоке и на всем. Дальнем Востоке. Но лишь теперь, после того как собраны письма Александра Фадеева, написаны и собраны воспоминания о нем многих товарищей, стала ясной та большая работа, та революционная школа, которую прошел во Владивостоке, в его партийной организации чудесный человек и писатель.

Вот несколько строчек из писем А. Фадеева и из воспоминаний о нем его товарищей, рисующих пребывание писателя во Владивостоке:

«...летом произошел чешский переворот, и в крае установилась белая власть. Когда я с большим опозданием из-за Уссурийского фронта, не давшего мне приехать без опозданий к началу учебного года, приехал во Владивосток, мой двоюродный брат Всеволод Сибирцев сидел в заключении на чешской гауптвахте.. Другой двоюродный брат — Игорь Сибирцев — работал в большевистском подполье. Я остановился в семье Сибирцевых, которые жили тогда в Сибирском флотском экипаже, начал помогать брату Игорю и был принят в партию» (А. Фадеев, письмо от 21.VI.45 г. А. С. Колесниковой).

Став коммунистом, Фадеев выполнял многие партийные задания. То он от партийного комитета присутствовал на подпольном собрании комсомольской организации, которое проходило посредине бухты Золотой Рог на небольшой лодке, то с Настей Нешитовой они отвозят на подводе спрятанное под матрацем оружие для партизанского отряда, то он держит связь с заключенными коммунистами.

«...Сергей довольно образно рассказал мне,— вспоминает Ольга Андреевна Лазо в своих записках об А. Фадееве,— как проходило собрание, как приходили и уходили люди, соблюдая все предосторожности. Кто плохо знал город, тех местные товарищи—молодежь — приводили. Сергей рассказал, как один из молодых активистов привел товарища Дельвига, который недавно приехал и не знал города. Пришли они последними, на дворе разыгралась непогода (собрание проходило на 6-й версте). Саша, так звали юношу, выполнив поручение, собирался уходить. Большинство присутствующих знали его и очень тепло к нему относились, называя его Сашка или Сашок. Один из присутствующих предложил оставить Сашу Фадеева в помещении на время собрания, но так как он не входил еще в список актива и формально не мог присутствовать на собрании ему, шутя, предложили на время собрания лечь в постель и «заснуть» в порядке партийной дисциплины, а потом проснуться и проводить приезжего товарища домой. Это вызвало у всех присутствующих веселое настроение, а Саша Фадеев беспрекословно подошел к кровати, лег, повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Когда собрание закончилось, Сашу Фадеева «разбудили»,, попросили его выйти на улицу проверить — нет ли там подозрительных лиц—и после этого по одному или по двое расходились по домам. Саша Фадееа вместе с Дельвигом ушли последними.

При таких обстоятельствах была первая встреча Сергея Лазо с Александром Фадеевым».

Вот еще штрих из воспоминаний Л. Красавиной (Насти Нешитовой).

«Саша — неукротимо жизнерадостный, долговязый «соколенок» (из коммерческого училища), готовый в любую минуту ринуться в бой, и я — рабочая дивчина (дочь портового грузчика) из Союза рабочей молодежи, никого и ничего не боявшаяся, идем в чешский концлагерь, в котором находились наши владивостокские большевики, чтобы передать им нелегальную информацию подпольщиков. Информация эта находилась в банке с вареньем. Это варенье, я, как «сестра» не то Румянцева, не то Кокушкина, должна была уломать чешского офицера во что бы то ни стало передать моему «брату».

По дороге в лагерь мы с Сашей строили планы нашего поведения в случае отказа принять варенье. Варианты плана я уже забыла, но отчетливо помню, что мы с Сашей готовы были выполнить самый фантастический из них: браунингом, который был у Саши, и банкой варенья, которой была вооружена я, перебить охрану лагеря и освободить всех наших узников.

Юньгм горячим сердцам невозможное казалось возможным. Однако чех не дал осуществиться нашему страстному желанию — освободить товарищей, он передал банку с вареньем».

После были комсомольские баррикады в районе Мальцевской улицы во Владивостоке, бои с японцами в Спаеске, и первое ранение, и возвращение во Владивосток через тайгу и непроходимые болота. Печатались в эти годы и первые статьи Фадеева, и очерки в партизанских газетах. Александр Фадеев в девятнадцать лет был уже комиссаром бригады. Вскоре состоялась его поездка в Москву делегатом X съезда РКП (б). Там Фадеев впервые увидел В. И. Ленина и с юношеской непосредственностью дотронулся до рукава Ильича, о чем он потом восторженно рассказывал своим товарищам из Владивостока. Как делегат съезда, Фадеев принимал участие в подавлении контрреволюционного мятежа в Кронштадте. Во время штурма Фадеев был тяжело ранен на льду Финского залива.

Вспоминая о Владивостоке и Приморье, о своих боевых друзьях и товарищах, Фадеев делает первые литературные наброски о гражданской войне на берегах Тихого океана. Здесь он получает известие о героической смерти в бою своего двоюродного брата Игоря Сибирцева, глубоко потрясшее юного Фадеева. Немало Фадеев потерял друзей, павших смертью храбрых в боях за освобождение Отчизны! И стараясь запечатлеть яркие черты героев, павших за Советскую власть, Фадеев создает свои первые произведения — повесть «Разлив» и рассказ «Против течения». Рассказ «Против течения» Фадеев посвятил памяти Игоря Сибирцева.

И вот Фадеев уже всемирно признанный писатель. Это о нем говорит М. Горький: «Читали вы «Разгром» Фадеева? Талантливо!»

Не будь у Фадеева периода жизни во Владивостоке, не были бы произведения писателя так убедительны, так мастерски написаны. И это дает нам основание сказать, что фадеевская «Ясная Поляна»—Владивосток вошел в кровь и чувства писателя.

Впоследствии Фадеев всегда с большой теплотой вспоминал Владивосток и его людей.

«В эти годы (1933—1935 гг.) я дважды ездил на Дальний Восток после такого многолетнего перерыва!— и пробыл там (главным образом под Владивостоком, на 19-й версте) первый раз около полугода, второй раз — целый год. В те годы Владивосток еще мало строился! Я застал его почти таким же, каким покинул. Я ходил по знакомым дворам и улицам, и все-все оставалось еще прежним. Но людей моего детства и моей юности во Владивостоке не было или почти не было. Мне некому было сказать: «А помнишь?» Я мог часами бродить по городу с грустно стесненным сердцем, предаваясь воспоминаниям в полном одиночестве! Боже мой! Сколько раз я проходил мимо домика, где столько прошло безвозвратного, счастливого! Я подолгу стоял возле него — над этим обрывом, над этим заливом, с которым тоже так много связано в моей душе, и мне жалко было уходить, потому что не хотелось разрушать того грустного, чистого, как в детстве, строя души, который овладевал мною. Если бы я мог предполагать, что Нина Сухорукова по-прежнему в этом домике! Мне доставило бы столько счастья просто увидеть ее лицо! Но я никогда не мог предположить, чтобы человек, знающий меня с детства, не постарался встретиться со мной¹. Меня очень легко было найти: я часто выступал с докладами, лекциями во многих местах, газеты об этом писали, во Владивостоке меня буквально все узнавали на улицах, так долго я там прожил в те годы...»

(А. Фадеев, письмо от 1 июня 1949 года). «В юности мне очень трудно было расстаться с Дальним Востоком. Тогда мне казалось, что все близкое моему сердцу остается здесь. Кроме того, я уже вымахал к тому времени в рослого детину, я уже немало повоевал и исходил тысячи километров дорог, и я любил наш край большой мужественной любовью......Я вернулся на родину с намерением навсегда остаться в крае... И как же кровоточило мое сердце от невыносимого одиночества' там, где каждый камень дома, поворот улицы, деревцо в саду напоминали мне о самых чистых днях, о поре самых больших мечтаний и надежд! Тогда еще купальня клуба «Динамо» была абсолютно такой же, какой она была, когда принадлежала Камнацкому. Я помню, у меня сердце забилось, когда я покупал билетик. Я мот часами лежать под солнцем «а горячих досках, закрыв глаза, ощущая все тот же, что в детстве, особенный, неповторимый от обилия водорослей запах тихоокеанской волны, с невыносимо щемящим сердцем оттого, что я был абсолютно один в своих ощущениях и воспоминаниях. Я жил на девятнадцатой версте, бродил одиноко по Океанской. Иногда я пешком ходил во Владивосток через Седанку. Я выходил на Комаровскую, заходил во двор домовладения, где жил в детстве у Сибирцевых. И все было таким же, как в детстве (только на пустыре про-

¹ Нина Сухорукова тогда была в отъезде. (Прим. авт.)

тив дома, где мы играли в футбол, поставили цирк). Да, все таким же, только я уже был другим и рядом со мной не было решительно никого из тех людей, которых я любил...»

(А. Фадеев, письмо от 9 июня 1949 г.)

 «...Особенно мне запомнился один, уже довольно поздний, холодный-холодный вечер. Был сильный ветер. На Амурском заливе штормило, и мы почему-то всей нашей компанией пошли гулять. Мы гуляли по самой кромке берега, под скалами, там же, по Набережной, шли куда-то в сторону к морю... Было темно, волны ревели, ветер дул с необыкновенной силой...

Там мы стояли» долго-долго, согревая друг друга, и молчали. Над заливом от пены и от более открытого пространства небо было светлее, мы смотрели на ревущие волны, на темные тучи, несущиеся по небу...»                     (А. Фадеев, письмо от 26 апреля 1950 г.).

Так впоследствии вспоминал Александр Фадеев свой Владивосток и рвался душою, всем сердцем к милому, родному городу, овеянному романтикой вечной юности...